Убить Пифагора

Первый подошел к нему справа.

— Сто сорок восемь, — прошептал он.

Через несколько секунд второй подошел слева и объявил ту же цифру.

— Хорошо, — продолжал Пифагор. — Теперь поднимите руки те, кто считает правильным оставить в Кротоне аристократов из Сибариса.

Раздались восклицания негодования и протеста. После подсчета подошли секретари и снова по очереди объявили результат.

— Сто пятьдесят шесть.

Килон и его четыре сотни не шелохнулись, и зал обрушился на них с обвинениями. Они сидели с отсутствующим видом, как будто голосование не имело к ним никакого отношения. Пифагор нахмурился. Воздержание также было проявлением волеизъявления при голосовании, но оно редко использовалось, тем более при обсуждении важных вопросов.

«К тому же, — сказал себе Пифагор, — Килон ни за что не станет поддерживать посвященных, а воздерживаться от голосования означает защищать их».

Как же объяснить молчание Килона? Возможно, он хотел воспользоваться правом, позволяющим сказать речь перед голосованием. Но ведь тогда крайне неуважительно было дожидаться, пока не проголосует большинство. Его поведение было настолько необычно, что Пифагор испытал соблазн аннулировать голоса Килона и его приспешников. Он задумчиво прикусил губу. Если он так поступит, начнется долгая утомительная дискуссия.

Но посольство Сибариса назвало жесткие сроки и не станет дожидаться, пока кротонцы разрешат внутренние противоречия.

Килон наслаждался выражением недоумения на лице Пифагора. Однако его ум был занят другими вопросами.

«Не понимаю, — размышлял Килон, — что задумал человек в маске, и мне это не нравится».

На последних собраниях, проведенных у него дома, человек в маске общался поочередно со всеми группами, входящими в состав четырех сотен, которые теперь составляли его фракцию. Всех их околдовала непостижимая магия его темного голоса, и в заключение каждый получил по тридцать золотых монет.

«Всего двенадцать тысяч монет», — прикинул Килон.

Он покачал головой. Он в этом золотом дожде не участвовал: три сотни причитающихся своих уже получил. Угнетало другое: ему не нравилось действовать, не понимая мотива собственных поступков. Он чувствовал себя марионеткой. Несмотря ни на что, до сих пор преимуществ в их сотрудничестве было намного больше, чем недостатков. Человек в маске распоряжался его домом по своему усмотрению и сам принимал решения, но взамен за несколько недель ему удалось нанести Пифагору больше вреда, чем тот получил за десятилетия. Благодарность Килона была огромной, как и его уверенность в том, что последующие решения человека в маске принесут похожие результаты.

Пифагор ждал, когда он заговорит, но он по-прежнему отмалчивался.

— Советник Килон, — сказал наконец Пифагор, сдержав раздражение. — Вы не хотите что-нибудь сказать залу, прежде чем озвучите свое решение?

Время пришло. Проголосовать против предоставления убежища подразумевало выдачу беженцев и предотвращение военного конфликта. Голосовать за убежище — или воздержаться от голосования — означало встать на сторону Пифагора и Трехсот, отвергнуть требования сибаритов и в итоге развязать войну.

Он поднялся с места, в последний раз подумав о человеке в маске. «Хорошо, я сделаю так, как ты мне сказал, — решил он, — пусть даже сам ничего не понимаю».

— Уважаемый Пифагор, — повторил он, делая вид, что удивлен, — я считал, что не обязан ничего объяснять.