— Природа… Ее вековая выработка!
Кузьма Андреевич победно расправил бороду, смерил председателя насмешливым взглядом.
— Это, землячок, не ответ! Природа… Она ж по твоей вере сама-то по себе, без ума, без разума. Но отчево все так благолепо устроено на земле, во всем большом и малом, в тайном и явном, почему такая разумность? Да потому что все и вся от произволения Божьева…
Под яр заглянуло солнце. С чистой зелени прибрежных тальников на розовую воду падала сверкающая росная капель. Чулым светлел, разбуженный солнцем, ожил, громче, веселей заплескался у яров и на перекатах.
Шатров весело дымил самокруткой, поигрывал по сторонам глазами — очень утро веселое.
— Поднаторел ты в разговорах со мной, Секачев. Мудрено кладешь. Бог вездесущий, всемогущий… Нет, не завидую! Все у вас на страхе да на поклоне замешано…
Кузьма Андреевич заторопился, замотал головой.
— Э, н-нет, дорогой. На страхе далеко не уедешь. Безо всякого страху на крест свой Христос шел, без страху служили Господу и гибли за него святые апостолы, подвижники веры. А про нашева Аввакума ты слыхал? Унизил ли себя малодушием, боязнью, когда на костер мук своих восходил… Ну, а тебя, Шатров, держал страх, когда ты в гражданску скакал на пули за ту мировую революцию, за царство свободы… Не утеснял бы ты нас, председатель, в этом своем царстве. Есть же и узаконение… молитесь-де беспрепятственно. В Колбине церковь у трехперстников сожгли — чую, не случайно. Да-а… С умом кой у ково туговато. У нас, староверцев, недаром сказано: церковь не в бревнах, а в ребрах!
Шатров заерзал на лодке, пожал плечами.
— Как там вышло — эт-то не знаю.
— Тогда зачем попа, дьякона, мужиков забарабали?! Сельсоветчик… Как же ты в людских глазах свою Советску власть уронил…
— Ты этова не трожь! — озлился Шатров. — Ну, молились темные — хватит, откланялись старому!
— Ну да… Теперь гнуть спину перед новым! А что церкви касаемо — из храма люди умиротворенными выходят. Это с твоих собраний бегут со злом, кто на власть, кто на тебя самово, а кто и на соседа: борьбу опять начали, друг на дружку мужиков науськиваете. Не хватит ли зла? В гражданскую сколь народа покрошили, еще ведь не высохли слезы тех вдов и сирот, а вы опять врагов увидели, на справного мужика, на кормильца накинулись, а заодно и на нас вот…
Шатров встал с лодки, ходил по кромке мокрого песка у воды, зло поглядывал на Секачева.
— Скоблить он меня взялся… Я тож для тебя горячих угольков припас. Ты, уставщик, сам-от как знаешь, а детей к себе не приваживай, не пой сопливым про Бога. Несмышленыши, а он им то рай сулит, то адом стращает…
— Это что, запрет?
— Догадался.
Кузьма Андреевич затвердел голосом.
— Слушай, товарищ Шатров… Опять переведу на Колбино. Вон и в газетке читал, хвастает учительша: в новом, Марксовом, духе она ребяток воспитывает. Что же… выходит, ей сопливых воспитывать можно, а мне запретно. Ну и ну! Вот ты, Шатров, вижу, стараешься блюсти свои партейные уставы. А мне как быть? Тоже и мне надлежит исполнить свой долг. Я — верующий, и уж в силу этова обязан нести слово Божие в людское общежительство. Да ведь без дела-то любая вера мертва. Сам-то, повторяю, не сидишь сиднем на печи.
— Да, Кузьма… — Шатров отбросил окурок, крепко встал против Секачева. — С виду мягонький ты весь, а жальце есть. Опасный ты человек для Советской власти. Пожалел я тебя, старика, в прошлый раз, когда мы тут кулачье выкорчевывали…
ebooksa