Самодовольный мажор, существующий исключительно ради погони за собственными сиюминутными удовольствиями. Разочарование для родителей, слабовольный эгоист, плюющий на все и всех циник, — вот что видят в нем практически все окружающие.
Дерзкая девчонка, нахалка, не желающая следовать чужим правилам и всегда выбирающая бежать от всего, что ее не устраивает. Капризная обуза — вот что, по ее мнению, усматривают в ней люди вокруг. Обуза, от которой она их предпочитает освобождать, не дожидаясь, когда это сделают за нее.
Одна случайная встреча на дороге. Чужая ошибка, втянувшая их в опасный круговорот общих событий. Кем они выйдут из него? Все теми же или уже совсем иными, да и были ли они такими, какими казались себе и другим?
Чередий Галина
Одинокая лисица для мажора
Пролог
— Мам! — Худенькая рыжая девочка лет тринадцати приоткрыла дверь комнаты и опасливо заглянула внутрь. — Ма-а-ам!
— Что, блин?! — раздался раздраженный женский голос. — Твою мать же! Вечно ты не вовремя, Лидка!
Необыкновенной красоты блондинка, чей не совсем уже юный возраст едва ли угадывался, гневно зыркнула на дочь. Она как раз красила тушью ресницы, и рука дрогнула, отчего на веке появились черные тонкие черточки.
— Мам, я поговорить хочу… попросить… — осторожно начала девочка, но женщина оборвала ее.
— Если ты опять про свой чертов аквариум, то даже и не начинай! — ткнула она в ее сторону кисточкой и снова отвернулась. — Не до этого сейчас, да и на кой? Тащить его при переезде за собой я не собираюсь, а бросим, так ты мне истерики закатывать начнешь? Нет — и все!
— Я не об этом, — передернула визитерка острыми плечиками, будто ее пробрало сквозняком. — Аквариум мне и так дядя Валера пообещал.
— Валера! — внезапно рявкнула блондинка, резко разворачиваясь к ребенку. — Сколько раз тебе говорить, что ты должна звать его по имени. Или папой. Не забывайся! Ты же знаешь, что можешь спалить нас этими своими оговорками!
— Мам, я не хочу, — резко выдохнув, как перед прыжком в воду, девочка вздернула подбородок.
— Что за выкрутасы опять, Лидка? — Блондинка шагнула ближе и пронзила дочь пристальным взглядом. Та снова поежилась, но повторила:
— Я не хочу… ничего.
— В смысле?
— Не хочу больше переезжать. Не хочу… делать это снова. Дядя Валера хороший, мам. Давай с ним останемся, а?
— Ты что несешь, Лидка? Какой “останемся”?
— Мам, он же любит тебя, я же вижу, — подавшись к матери, торопливо затараторила девочка. — И не жалеет для нас ничего. И дом у него хороший, большой. И со мной он разговаривает, мам, по-настоящему, не плевать ему на меня…
Хлесткая пощечина оборвала ее речь, и девочка-подросток отшатнулась, прижав ладонь к лицу и глядя на родного человека даже не с испугом — с обреченностью. Она, к сожалению, знала, каким будет ответ.