Одинокая лисица для мажора

— Вот так оно, да, Лисица? — пробормотал себе под нос, облапав зенками ее грудь и снова неизбежно вернувшись в своих визуальных облизываниях к развилке ее бедер.

Хер знает почему, но сейчас я подумал о Камневе. О том, как он вцепился в Рокс с ходу. Первый раз сшиблись они, подгреб под себя — и все, сцепило их намертво. В моем кругу такое не принято, дикость и примитив галимый, ничего, кроме насмешек, вызвать не способный. У нас же в почете свободные нравы, отрицание любых ограничений в виде брачных или иных прочих уз и презрение ко всем этим зверским ухваткам с заявлением прав собственности на партнера. Да еще сразу. Права на реальную собственность и состоятельность, отнюдь не как человека и мужчины, куда как важнее чувств и души внезапных порывов. Но вот ведь какая штука причудливая со мной происходит. Сижу в лесной глухомани после того, как чуть не сдох недавно, смотрю на это спящее рыжее недоразумение и осознаю так ясно-ясно, вообще без тени сомнения, что я не только хочу ее трахнуть и сделаю это, пусть потом хоть потоп. Я не представляю себе, что после ее отпущу. Не складывается такой сценарий в моем разуме. Всегда складывался, существовал как единая модель ближайшего будущего по умолчанию, а тут нет. А я с ней еще и не спал ведь. В этом вся загвоздка? Или в чем другом? Как так внезапно тебе становится не срать на человека, которого ты, по сути, знать не знаешь? Вот на всех… ну, почти и всегда срать, а на вот эту почти малолетку с, чую, кучей ой каких нехороших секретов — нет. Почему она первым делом решила, что это нас за ее некие грехи прихватили? И не ныла же, в панику не впала. Она, зараза эта моя мелкая, стала для меня лазейку искать, как соскочить от ее якобы неприятностей. Хочу знать и узнаю. Зачем мне это? Надо. И все тут. В чем дело?

— Не похер ли в чем, — буркнул себе под нос и осторожненько выскользнул из-под Лиски, укладывая ее на лесную подстилку.

Пока развлекал себя ментальной дрочкой на нее, день стал вечером и пчелы летать практически перестали. Можно теперь и попробовать к вагончику сунуться с целью взломать дверь и устроиться на ночлег более удобно, да и какой-нибудь жратвой разжиться.

При ближайшем рассмотрении прицеп показался мне даже более добротным, чем раньше. Метров шесть длиной и жилая средняя часть где-то в два шириной. Наверху кстати бочка по прикидке на полтонны. Неужто нам тут и нечто вроде душа обломится за все наши злоключения? Только бы суметь дверь вскрыть как-нибудь. Я поднялся на три высоких ступени, взялся за ручку и чуть на жопу не брякнулся, когда от моего рывка, в который я силы так хорошенько вложил дверь взяла и легко распахнулась.

— Охереть! — я даже присвистнул, оглядев чистую комнату, стены и потолок которой были обшиты деревом. — Да мы живем прямо! Еще и по-царски!

С одной стороны неширокая, но аккуратно, чуть не по струнке заправленная клетчатым одеялом лежанка, дальше стол у окна с парой стульев, полки с кучей всяких консервов и прочих припасов, посуда. И даже хрень такая, как бишь ее… керогаз или примус, пахнущая керосином, имелась, и лампы две тоже керосиновые. Вдоль противоположной стены рядки алюминиевых фляг и развешаны всякие непонятные штуки, наверняка для работы с пчелами. Но самый цимес — в дальнем конце комнаты было действительно пространство, отделенное от всего клеенчатой душевой шторкой. Отдернув ее я увидел кусок пола в кафеле с невысоким бортиком и сливом посредине, на деревянном табурете мыло с мочалкой. Крутанул вентиль у потолка, и полилась водичка. Чуть теплая, нагретая исключительно солнцем за день, но не ледяная же речка!

Я буквально бегом рванул обратно за Лиской, и, нырнув под низкий полог из еловых веток, завис-таки на пару секунд, уставившись на нее. Коленки голые сбитые к животу подтянула, ладони под щеку подсунула, свернулась чуть не клубком, жопку круглую, такую, что аж челюсти вцепиться сводит, оттопырила и спит. Спустить бы эту сраную джинсу, открыть себе вид на плотно сжатые в таком положении губы естества, нырнуть между ними языком, чтобы проснулась, охреневшая и сразу промокшая… Не удержавшись, наклонился и провел ртом по ее бедру прямо до бахромы на джинсовых коротких шортах и пальцами скользнул, едва касаясь, по тому самому, горячему местечку, что искушало меня уже адски. И тут же чуть не взвыл, когда она неожиданно вцепилась в них, с силой выворачивая в обратную сторону, на излом.

— Убью у*бка! — зашипела она свирепо, ну натуральная фурия берсеркнутая.

Вскинул голову, наши взгляды столкнулись, и меня даже передернуло. Глаза у Лисицы были просто бешеные, хотя еще и подернуты сонной пеленой, и она судорожно шарила рядом с собой второй рукой.

Глава 15. 2

Она моргнула, проснувшись окончательно, и отпустила, почти отбросила мои бедные пальцы.

— Мажор, ты больной совсем? — зарычала она. — А если бы я камень или палку нашарила! Ты башкой своей думаешь?

— Так нечем, — рассмеялся я, про себя снова задаваясь вопросом, что же за жизнь у нее была в этом клятом детдоме или еще где, если спросонья вот такая первая реакция. Бить, ломать, защищаться любой ценой и всем, до чего дотянешься. — Все же выбилось. Вставай, Лиска, я там нам хоромы на переночевать нашел. Со жрачкой, настоящей кроватью и даже душем!

— Ты гонишь?

— Не-а. Пошли!

Она еще сонно и подозрительно щурилась, потирая помятую щеку, когда подходили, но, только заглянув внутрь вагончика, рот открыла.

— Да это же… просто офигеть! — восхищенно прошептала, но тут же насторожилась: — А нам трындюлей не отвесят за то, что ты замок сломал?

— Не, не ломал ничего. Не заперто было.

— Да ладно? Так, может, хозяин недалеко отошел тогда?