Одинокая лисица для мажора

22
18
20
22
24
26
28
30

Но только вошла, увидела, вдохнула — и выдохнуть не могла, пока сам Антон ко мне не метнулся и патлы мои не сгреб, поцеловав. И тут же подумалось: да пошло оно все на хер! Права Роксана, права! Хорошо тебе — кайфуй, не тормози. Хочется — бери, по рукам себя не бей. Уносит от одного касания — лети! И гори оно все синим пламенем! Не хочу я ни думать о последствиях сейчас, ни нести за них ответственность. Что, мне больше всех надо? Да мне сейчас вообще ничего и никого, кроме этого проклятущего мажора, не надо!

Камнева я едва заметила, дорогу в мою комнату в их с Рокси доме и не запомнила. Только ощущение горячей руки Антона в моей, пока тащила его наверх. Мы должны были поговорить… да… поговорить… Но вместо этого я в мгновение ока очутилась опрокинутой на постель с раздвинутыми ногами и его головой между ними. И кончающей так, что почудилось — у меня внутри мышцы порвутся от тянущих глубочайших судорог. А все потому что во мне не хватает, недостает, его недостает. От кончиков пальцев на ногах подогнувшихся до пылающих ушей и в то, что было мозгом — разряд-разряд-волна, и опять, и снова. Из глаз слезы ручьем, сердце давно порвалось, не вместив весь обломившийся мне кайф. Нет-нет-нет, я точно этого не переживу! Сжалившись надо мной, Антон отпустил наконец, вырубая жесткий поток электричества, что безостановочно посылал каждым бесстыдным поцелуем сквозь мое тело, превращая позвоночник в дугу. Я разлепила веки и увидела его, разрывающего зубами серебристый квадратик.

— Лись… мне… мне… да? Да, Лись?

Я все еще задыхаясь, смотрела впервые в жизни, как мужчина раскатывает по стволу презерватив. Мой мужчина. Первый. И черт возьми, от этого зрелища воздух стал еще горячее, хотя куда уже — и так ведь чистый пламень в легких.

— Лись?! — Антон замер, шаря по моему лицу ошалевшим и одновременно встревоженным взглядом. А я пялилась на его кулак, сжавший ствол у основания, отчего темная вершина в почти прозрачной одежке стала как будто еще массивнее. Охренеть! Он был во мне. Уже был. И я жива. Мало того, хочу опять. — Говори со мной!

А я не могла. Только закивала, сглатывая от все той же неутолимой жажды совсем не по воде. А ведь вот несколько секунд назад мне казалось, что все, я умру, не выживу, если все продолжится. А сейчас смотрю на его побелевшие от напряжения костяшки, на ствол, обвитый выступившими венами, на головку, гладкость и вкус которой помню, как и то, как шокирующе она ощущалась во мне, и мое тело реагирует само собой. Волна сладко-жаркая, и позвоночник снова гнет непроизвольно в пояснице, подстраивая под лучший угол будущего проникновения. Волна — и бедра расходятся еще шире, желая принять вес Антона поверх меня, что само по себе неведомое прежде наслаждение. Волна и мышцы внутри творят нечто мне неподконтрольное, сжимаясь и тут же расслабляясь, раскрываясь, что ли, как цветок навстречу солнцу. А руки тянутся к его плечам и шее, чтобы вцепиться, сцапать, притянуть к себе. Его губы, которые я поймала своими, мокрые и соленые, мягкие в первую секунду, но твердеют, когда я чувствую первое проникновение.

— Сука-сука-сука… — хрипит Каверин, разорвав наш порочный поцелуй с моим вкусом и приказывает, задыхаясь: — Если будет больно скажешь! Лись! Скажешь, поняла?

Ох, господи, как же его было уже много и нисколечко не достаточно! Я изогнулась под ним, обвила его ногами, вогнала пятки над его твердыми ягодицами, вынуждая заполнить меня. Голова запрокинулась, накрыло новой волной тех самых дико-сладких спазмов, но теперь все было по-другому. С Антоном внутри меня это было почти невыносимо. И да, боль была, но иная, та, что только добавляет остроты, выбивает последние жалкие крепления у моей покосившейся крыши.

— Лись-Лись… угробишь так меня… — Антон чуть отступил, заставив меня вцепиться в него сильнее, и мягко толкнулся обратно, посылая новую пронзающую волну, еще сильнее и глубже той, которую я сотворила. — А-х-хр-р-р!… Еще… сожми так еще!

Я едва понимала, о чем он просит, о чем вообще хрипит у моего рта, только удерживала на себе, в себе, отчаянно боясь потерять нас, контакт этот хоть на мгновение, и, похоже, это и было тем, чего мой мажор желал. Его лицо искажалось, кожа заблестела испариной, веки отяжелели, спина под моими жадными ладонями бугрилась напрягающимися мышцами, а бедра двигались сначала плавно, убивая меня долгим, безостановочным скольжением не столько во мне, сколько прямиком по голым нервам. Моя голова бессильно падала, но тут же начинало не хватать поцелуев Антона и его бессвязного пошлого бормотания в мои губы, и я рвалась к нему назад.

— Девочка моя хорошая… моя… — Твоя… А ты мой, мой! — …больно без тебя… жесть адова… сердце вон… — И мне. И сердце вон, и душа в клочья. — Моя… моя… поняла? Никому… слышишь? Никому…

Волны-толчки становились все чаще, рваными, теряя плавный ритм, внутри все сжималось жестче-жестче, разгонялось, неслось уже неудержимо, так что не было сил больше терпеть, и я заметалась, не зная, как спастись от еще одной волны. Той самой последней, что расшибет меня вдребезги. Но сильное тело надо мной, плоть внутри меня, рот, что целовал без остановки шею, задранный до предела подбородок — все это сумасшедше сладкая западня, что надежно удержала, не дав ускользнуть. Никакого спасения, никакой пощады, только эйфория, что захлестнула окончательно, отправляя почему-то не на дно, а в безвоздушное пространство где-то высоко-высоко, где мое тело не имело веса. Его вообще не стало самого по себе, только нечто единое с другим телом, родным, сильным, содрогающимся с моим в унисон в нашем общем наслаждении.

Пару минут мне казалось, что я превратилась в какое-то желе или вовсе жидкость, и Антон вплавился в меня, погрузился, подчиняясь гравитации, перемешав нас совершенно, и мы ни черта потом не разберемся, где чья конечность, и не разделимся обратно. Но это заблуждение мгновенно рассеял гулкий удар по двери и голос Корнилова:

— Господин Каверин, попрошу вас выйти из комнаты Елизаветы!

Я вылетела из-под мажора, будто была смазана жиром, хотя, учитывая слой пота, недалеко от истины. Чуть не грохнулась, споткнувшись о свой же ботинок, заметавшись в панике диким взглядом. Корнилова, славатехосподи, в комнате не было, а Антон успел поймать меня за локоть и уронил задницей обратно на кровать.

— В душ сходи, успокойся! — ровно велел он, поднявшись и начав невозмутимо приводить свою одежду в порядок. — Я пойду разберусь, а ты спускайся, как будешь готова.

— С ума сошел? — зашипела я, дерганно принявшись натягивать обратно трусы и шорты. — Сиди тут, я сама сначала…

— Лись! Херни не городи! — отрезал он и пошел на выход.

— Стой говорю! — придушенно взвизгнула, откровенно паникуя уже, и, едва успев застегнуть ширинку, повисла у него на локте.

Глава 28. 2