Пепел бессмертника

22
18
20
22
24
26
28
30

А существа подступили к нему так близко, что одно из них распороло когтем рукав ветровки. Антон инстинктивно отпихнул тварь, и та отлетела с неожиданной легкостью. Это и послужило сигналом для него: без боя, пусть и короткого, он не сдастся! Недаром одно время боксировал грушу! И пусть в секцию Антон проходил недолго, но чему-то научиться успел. К тому же силы и ловкости ему не занимать. Он не стал дожидаться, когда на него нападут, развернулся и засадил кулаком в лицо твари, которая уже оглаживала его спину ледяными ладонями.

Но только на место одних побежденных существ тут же вставали другие. Они выплывали из леса со всех сторон, скалились, сверкали глазами и смыкали вокруг Антона кольцо. Он уже понимал, что один с ними не справится, но на адреналине продолжал сражаться, раздавая удары налево и направо и распихивая тварей, чтобы освободить себе проход. Он почти вырвался на свободу, но одно из существ бросилось ему под ноги. Антон споткнулся и упал, твари тут же навалились на него и придавили к земле. Одна больно дернула его за волосы, другая вгрызлась в плечо, третья куснула ногу. И как тут не брыкайся, а конец пришел. Антон глубоко вдохнул – в последний, возможно, раз, приподнял голову и внезапно увидел что-то мощное и светлое, несущееся прямо на него. Вульф? Но когда зверь прыгнул, Антон понял, что ошибся.

Полупрозрачный волк с вздыбившейся на загривке шерстью опустился на четыре лапы и вцепился клыками в ближайшую тварь. Отшвырнув в сторону одну, волк набросился на следующую. Скаля внушительные клыки, зверь освободил Антону проход и рыком заставил оставшихся существ спрятаться в чащу.

– Спасибо, – прошептал Антон, тяжело дыша после побоища. Коснувшись загривка волка, чтобы приласкать, он вместо жесткой шерсти ощутил приятную прохладу и от неожиданности отдернул руку. Зверь сверкнул глазами и вернулся к поджидавшей его призрачной девушке.

– Спасибо… – потрясенно прошептал Антон. Девушка чуть кивнула, будто приглашая следовать за ней. И он ее послушался.

* * *

Как же больно… А ведь она думала, что ничто больше не может причинить ей такие страдания. Ее тело после пережитого утратило чувствительность, а сердце словно окаменело. Так и лучше: не вспоминать того, кто не сдержал обещания. Не замечать, во что превратился ее лес. Не встречать растерзанные тела деревенских жителей. Не вдыхать запах гари. Не видеть на месте изб пепелища. Не сжиматься от страха, думая, что скоро вернется Бездушный – тот, кто и посеял весь этот ужас.

Так почему ей сейчас так больно, ведь все, что в ней было живого, умерло? Почему вместо ярости из каменного сердца рвутся слезы? Каких нечеловеческих сил ей стоит держаться отстраненно, не кинуться на шею тому, которого она уже не чаяла увидеть!

– Зачем ты пришел? – холод ее тона мог погасить бушующие пожары. – Не видишь, что уже не нужен тут? Ты опоздал.

– Олеся…

Она отступила, когда он протянул к ней руки, хоть тело рвалось к нему. Пусть сожмет ее в крепких объятиях, разрушит окруживший ее сердце ледяной панцирь! Пусть отогреет ее замерзшую душу, вылечит ласками поруганное тело…

– Олеся!

– Где ты был? – а шепот страшный, полный прорвавшегося наружу отчаяния. – Не видишь, что случилось? Ты обещал… Где ты был? Где были твои люди?

– Погибли…

Путник ухватил Олесю за руку, заглянул ей в лицо. Утонуть бы в его серых глазах, раствориться, как в водах ночного озера, да только он сам отшатнется от нее, когда узнает…

– Олеся! – раздался из избы скрипучий голос.

– Иду, бабушка!

Она выдернула руку из пальцев Путника, которого не пустила даже на порог. Голос обжигал льдом, а взгляд торопливо шарил по его лицу, стараясь на прощание запомнить каждую черточку, скользнул, будто невзначай, по плечам, рукам, груди.

– Уходи! Сейчас же!

Еще мгновение, одно мучительное мгновение его присутствия, и она не выдержит – разрыдается, бросится к нему в объятия.

Повисшую тяжелую тишину прервал громкий плач, и Олеся испуганно оглянулась. Только бы Путник не услышал, только бы… Но он, переменившись в лице, отстранил ее плечом и, не слушая негодующих криков, прошел внутрь, где в колыбели заходилась в голодном плаче дочь.