Контрудар

Назар с раскрытым ртом слушал хозяйку дома и про себя думал: неужели это та самая шустрая девчонка с Предмостной слободки, которая не одному пареньку в свое время вскружила голову? Та Пчелка с челкой, которая ради алчности ненасытного булочника подставляла свои бока под удары разъяренной толпы голодных баб. И не только развозила клиентам пана Неплотного крупчатые булки, но дома, поднявшись чуть свет, надраивала до зеркального блеска обувь «благодетелей» и с особым старанием Горациевы, как она сама говорила, «форсовые сапоги».

Видать, та самая симпатичная дивчина, которая заигрывала с ним, почти со своим ровесником, сразу же приглянулась хромому солдату. Еще тогда, когда он усаживал ее в розвальни с выпечкой для восставших арсенальцев. Хотя он и был старше на восемь лет. Двадцать пять и семнадцать…

По моде того времени, как и Гараська, ставший Горацием, Явдоха (Евдокия, Дуся) стала Адой. Незадолго перед войной Назар побывал в городском отделе народного образования. Он увидел свою землячку, «баламутку Аду», в просторном отдельном кабинете. И с тех пор уже не мог называть ее по-старому. Лишь по имени-отчеству. Шутка ли, за ее спиной были рабфак, университет, долгая работа на фронте культуры… Несколько раз он обратился к ней на «вы», но она, хлопнув его по чубу газетой, обозвала йолопом…

Пожевав бутерброд с ветчиной, Назар Гнатович поморщился и сказал, что выпивка, спорить не приходится, первый сорт, а вот… Что такое хлеб? Это, как известно, фундамент всего пропитания. Корень любого провианта. Не пропустил он по дороге на Печерск ни одной булочной. В одной из них вышла у него с продавцами небольшая «пресс-конференция». Узнал от них, что того хлеба выпекают в Киеве дюжину сортов. Вот довелось ему пройти сквозь все Балканы. И уже после войны простоял он там с годок в разных гарнизонах. И что? На всю Болгарию выпекают всего-навсего три сорта. Зато каких! Не булка, а божья благодать! Ты ее сожмешь в лепешку, а она тут же обратно воспрянет. Съест человек ломоть — и сыт. Вот это вопрос. От того хлеба у рабочего человека и сила иная. Не нужен и приварок…

Хотя старый Назар много времени проводил дома за книгой, он понимал, что не может на равных с хозяевами поддерживать тот «ученый» диалог! Но зато все, что касается хлеба насущного… Он закончил свой монолог так:

— Не мне вам говорить, не меня вам слушать. Лучше меня знаете в этих делах толк. Скажете — автоматика, машины, конвейера. Да, все это подняло нашего брата пекаря. Был бедолага, стал человек. Но чего-то не хватает к той технике. Поверьте мне…

Хозяин было раскрыл рот. Но гость не дал ему сказать ни слова.

— Знаю, подкинете вы мне: «А наши космонавты, а наши ученые физики, а наши шахтеры, а наши доярки, а наши комбайнеры, а наши ракетчики…» Я добавлю: и наши пекаря. Проедьтесь по Днепру до самого Херсона, покушайте там ихние пшеничные булки или же попробуйте в Москве бородинского хлеба, в Умани булку, в Дрогобыче паляницу. В Кишиневе не были? Там не франзоли, сама роскошь! А взять пыну! Это так по-ихнему прозывается хлеб. Так вот о наших киевских пекарях, до которых и мы с вами имели когда-то касательство…

— Чуточку ты, товарищ Тертый Калач, того… — перебил гостя Нестор Минович. — Взять киевский кирпич ржаного хлеба…

— Ничего, подходящая продукция, — пожал плечом гость.

— А батон за тринадцать копеек…

— Мировой батон, — согласился Назар. — Люксусовый! Слыхал я, за «Киевский» торт дали кондитеру орден. Я считаю — за хлеб надо давать ордена. И Золотые Звездочки. Только за настоящий. Вот моя резолюция, Нестор Минович!

Тут Евдокия Федоровна, загадочно улыбаясь, подняла свою тонкую, чуть покрытую морщинами руку:

— Можно мне?

— А почему бы и нет, — ответил ей муж. — Переходим на прием.

— Так вот, — начала она. — Вы, мастера древнейшей профессии, лучше меня разбираетесь в этом деле. Хотя и мне оно не чужое. Сами знаете… Обзаводишься цветами на балконе, не забудь, что придется их поливать. Коммунальные прачечные облегчили наш труд, но переглаживать белье и ставить новые пуговицы взамен раздавленных машиной приходится сплошь да рядом. Наш мелиоратор дает консультацию на Замбези утром, а вечером он уже ужинает у себя дома, на Днепре… Но прихваченные им там вирусы тропической малярии, которые раньше добирались до нас за месяц, нынче могут пожаловать за пять часов. Значит, кое-кому и об этом надо подумать. Помнить о второй сути вопроса. Значит — как помнят о ней в Херсоне, Москве, Дрогобыче, Кишиневе. Потому что машины в пекарнях — это только одна суть, а вторая — это старательные руки и светлая голова.

Книга бытия

Резко переменив тему, Назар Турчан заговорил о другом. Не раз и не два прокатился он на славном метро. «Блеск с кандибобером», — как говорил Костя-бородач. Не думал Назар тогда, когда шастал по слободке, что его родной хлопец Витька «отчубучит» такую красу. И воевал он в танкистах отлично, хотя и не обсохло еще молоко на губах. И в шахтах метро показал себя казаком первый сорт. Сиганул сын и внук пекаря. Спасибо нашей власти. Вот только Славка — внук пекаря и сын прораба — задал ему звону. С девятого класса встрял в шебутиловку… Отпустил патлы до плеч. А штаны? Не то чехлы на ногах, не то футляры, не то просто подштанники. Это бы все пустяки, говорят — мода. А вот другое было не пустяки. Втерся внучек в шаткую компанию. Заделался чмуриком. Не раз его батько хватался за танкистский ремень. А он, Назар, не давал.

— И правильно поступал. Ремень — это последнее дело, — вставила свое слово хозяйка дома.

— Зараз, — продолжал Назар Гнатович, — мой внук уже не тот. Осилил хворобу. Помогли люди, как когда-то помогли мне. Молодчага Славка! Теперь учится хватко, стрижется под полубокс, отпрянул навечно, сдается, от тех проклятых чмуриков. Одно слово, стал человеком. Стал настоящим Турчаном. Натуральный казак от дедов и прадедов. Пошел по стопам батьки. Изо всех сил пнется в инженера. А до чего было докатился! Засыпался — сорвал трубку автомата-телефона. И еще расписался: «Фантомас».