Пепа ложился на спину и целый час смотрел на небо, думая о чем-то своем, неведомом.
Улица Первомайка даже своим внешним видом отличалась от Слободки. Хаты здесь были преимущественно новые и не лепились так тесно, как в старой части села — в Слободке. Почти в каждом дворе был сад, а там, где его не было, росло хоть несколько деревьев. Весной и летом улица напоминала длинный зеленый коридор.
Во дворе Кости Кветки, где собирались первомайцы и где находился главный штаб коммуны, все эти дни царило унылое, мрачное настроение. Первомайские мальчишки повесили носы. Никакой радости не было. И в прошлом году поражение, и в этом. Десять раз разбирали причину военной неудачи и приходили к одному выводу: во всем виноват Аркадий Понедельник. Если бы не эти восемь перебежчиков во главе с Аркадием, Слободка ни за что не одолела бы Первомайку. Разве первомайцы мало закаляли себя, готовясь к решающему бою? Каждый день занимались на турнике, учились ползать по-пластунски и бить из рогатки без промаха. Аркадия с его хлопцами Первомайка к себе не приглашала, он набился сам. Давая обещания, присягал, что больше никогда не перейдет на сторону Тарабана. Сам же ругал и высмеивал рыжего Алешу и снова побежал к нему подлизываться. Этого нельзя было понять…
Белоголовый Костя мучился больше, всех. Он никогда не думал, что им придется так тяжело. Когда он организовывал коммуну, все казалось легким и простым. Разве удалось бы им, если бы они не дружили, смастерить эти самокаты или хотя бы один планер? Конечно, не удалось бы…
А эта война за сажалку?! Ведь они только хотели доказать, что правда на их стороне.
Первомайка совсем не собиралась, выиграв бой, пользоваться Титовой сажалкой одна. Костя хотел только равных прав для себя и своей улицы, чтобы купаться, когда захочется. Тот самый Тит, который давно умер и который когда-то выкопал эту сажалку, никогда не жил в Слободке. Не жил он, правда, и на Первомайской улице, которой вообще в то время не было. Хутор старого Тита стоял на отшибе от села. От всей усадьбы остались только две груши-дичка, несколько трухлявых пней да затянутая зеленой ряской, заросшая по берегам ивняком сажалка.
Поэтому были все основания считать, что Титова сажалка является ничьей и никто не имеет на нее каких-то особых прав. Так почему же тогда глупый Тарабан воюет за сажалку, почему он хочет, чтобы в ней купались только слободские мальчишки?..
Чувство обиды переполняло сердце белоголового Кости. В прошлом году Тарабан забрал волейбольный мяч и сетку. Тогда чуть не разбрелись первомайцы кто куда. Хорошо, что он, Костя, придумал делать самокаты и планеры и увлек этим мальчишек. А теперь вот снова неудача…
Костя сидел на дубовом бревне в своем дворе хмурый и злой. Сегодня утром в штаб коммуны не пришло и половины мальчишек. Костя знал, что это значит. Ему больше не верят как командиру, не верят, что Первомайка когда-либо добьется победы над Тарабаном. От этого хотелось плакать…
Скоро разошлись и те, кто явился утром во двор Кости. Костя остался один. Он сходил в березняк, за свой огород, где они прятали самокаты. Никто из хлопцев не показывал сюда и носа. У всех нашлись какие-то неотложные дела, и все избегали своего командира. Костя вернулся в свой двор, взял книгу и попробовал читать «Полесских робинзонов». Но чтение не шло в голову. Впервые за свои двенадцать лет Костя почувствовал, что он попал в безвыходное положение. Он зашел в какой-то нелепый тупик и не знал, как из него выбраться. Он не видел за собой никакой вины, но от этого не становилось легче. Мальчишки его покинули, может быть, даже смеются над ним. Командир без армии. А разве он напрашивался в командиры? Выбирали сами, а теперь сами же отвернулись. Косте было так тяжело, что просто не хотелось жить.
Так прошел день, и другой, и третий…
На четвертый день приехал дядя Петро из города. Он приезжал каждое лето и жил в Костиной хате. Отца своего Костя не помнил: он служил где-то в Туркестане на границе, и его убили там басмачи.
— Чего раскис, герой? — спросил дядя. — Попал во второгодники?
— Нет, просто так. — Косте не хотелось смотреть дяде в глаза.
— А ты подрос за год. Такой стал хлопец. На турнике занимаешься? А как ваша коммуна?
Костя молчал. Ему было стыдно перед дядей.
Дядя Петро был большой, сильный, умный и не приставал с расспросами. Он побрился, потом, может, целый час умывался возле колодца, брызгая водой на десять метров вокруг себя.
Пообедав, дядя открыл чемодан, вынул оттуда новенькую волейбольную камеру и подал Косте.
— Ту, что привез в прошлом году, разбили небось, — сказал он смеясь. — Разбили, угадал?
Костя заплакал. Он сдерживал себя как мог, но слезы лились сами. Они сыпались, как горох, на босые Костины ноги, и не было им удержу. Дядя молча сел рядом с племянником на лавку и обнял его за плечи. И тогда Костя все ему рассказал, не утаив ни одной мелочи…
ebooksa