Этим утром родители просыпаются в объятиях друг друга. Мама поворачивается к папе. Почувствовав ее взгляд, он спросонок моргает, и по его лицу расплывается счастливая улыбка. Я смотрю на них и представляю, какими они были, когда только встретились, как они были хороши: наверняка они потрясающе смотрелись вместе, так что все вокруг оборачивались им вслед. Уверена, они были яркой, дерзкой, безупречной парой – в духе Скотта и Зельды Фицджеральд.
В детстве я еще застала отголоски их потрясающей любви: их безграничное влечение друг к другу, их энергию, страсть. По ночам мы с Хлоей слышали за стеной нашей спальни их смех, приглушенные стоны, скрип кровати. Мы зажимали носы, прикрывали рты ладошками и беззвучно хихикали. Наутро мама спускалась по лестнице в папиных семейных трусах и в его же толстовке, а папа улыбался, поглядывая на ее ноги, и выразительно играл бровями. Мама подначивала его: «Папочка сегодня в прекрасном настроении». Если она подходила к нему слишком близко, он не упускал случая ухватить ее за попу. «В замечательном настроении», – прибавлял он, и мама заливалась румянцем. Чем старше мы становились, тем реже прерывался наш сон. Со временем возня за стенкой совсем прекратилась.
Я уже много лет их не слышала. Но прошлой ночью, пока я сидела рядом с Хлоей на своей старой кровати, за стеной вновь послышались отзвуки былой страсти. Хлоя с улыбкой закатила глаза и надела наушники.
Этим утром они – утомленные, безумно влюбленные друг в друга – греются в лучах воспоминаний о прошлой ночи. Мама задумчиво водит пальцами по волоскам у папы на груди, положив голову ему на плечо.
На комоде напротив кровати стоит наша семейная фотография – традиционный рождественский портрет. Мы вшестером, в одинаковых джинсах и черных футболках, сидим на большом камне у океана.
– Энн, – говорит папа.
– М-м?
– Можно я тебе кое-что скажу?
Мамина рука замирает, а сама она словно съеживается, понимая по папиному напряженному голосу, что от его слов чары наверняка сразу развеются. Папа сжимает губы, пристально смотрит на фотографию. А потом закрывает глаза и говорит:
– Иногда я чувствую, что после его смерти мне стало легче.
Папа крепко сжимает веки, словно не веря в то, что сумел сделать это страшное признание, а мама шепчет:
– Тс-с. – Она обнимает его и, приподнявшись, целует в щеку, стирает выкатившуюся у него из глаза слезинку. – Это не значит, что ты недостаточно сильно его любил. Просто он был таким.
Она права. Неважно, как сильно ты любишь такого ребенка, каким был Оз, ты все равно до конца не можешь смириться с тем, как он обращается с твоей собственной жизнью, как он высасывает из нее все соки, оставляет тебя без воздуха, постоянно требует твоего внимания, так что порой ты просто не можешь вдохнуть. Никто из нас не признавался себе в этом, пока он был жив, но мы все это чувствовали.
Папа весь дрожит от горя и чувства вины, которые сдерживал с тех самых пор, когда проснулся в больнице и узнал страшную правду, а мама крепко обнимает его, зная, что лишь она одна способна его понять и простить.
91
Могучая Финн проводит сегодняшний день в приюте. Хлоя взяла ее с собой в последний раз: этим утром Брут обрел новых хозяев, так что Могучей Финн больше не с кем играть, а сидеть взаперти в клетке она терпеть не может.
Она сердито вопит и беспрерывно мяукает, так что Хлоя в конце концов сдается и выпускает ее. Финн бегает по комнатке кругами, падает, потешно кувыркается и от всей души веселится, гоняясь за пушистым мячиком, который никак не дается ей в лапы. Хлоя сидит за рабочим столом, сверяя расходы приюта за последние дни и делая пометки для ночной смены.
Пушистый мячик летит в сторону, отскакивает от стенки и выкатывается через незапертую нижнюю половину голландской двери, ведущей к клеткам, в которых держат собак. Я с ужасом смотрю, как Финн протискивается сквозь дверь вслед за мячиком. Хлоя сосредоточенно смотрит в бумаги, не замечая ничего вокруг.
Финн на миг замирает и прыгает вперед, на свой неуловимый пушистый мячик, но тот снова выскальзывает у нее из лап и катится дальше по проходу, прямо в клетку к немецкой овчарке – свирепому Ганнибалу. Финн прыгает за ним и легко пробирается между прутьями клетки.
Рычание. Писк. Шерстка у Финн встает дыбом, но даже теперь, когда она вся ощетинилась, она все равно не больше мячика для софтбола. Ганнибал скалит зубы, другие собаки, словно очнувшись, громко, заливисто лают. Мгновение спустя Хлоя подлетает к клетке Ганнибала, хватается за щеколду.
ebooksa