В одно мгновение

22
18
20
22
24
26
28
30

Хлоя всхлипывает, кивает, и они снова бредут дальше. Она ковыляет сзади, пытаясь не отстать от Вэнса, а тот упорно, отважно прокладывает путь, все еще веря, что окажется героем и сумеет всех спасти.

10

Мама, Кайл и дядя Боб влезают обратно в фургон через боковую дверцу, после падения ставшую люком в крыше. Всех троих бьет крупная неуемная дрожь. Кайл первым спускается в проем, двигаясь ловко, как заправский спортсмен. Мама следующая. Когда Кайл берет ее за талию, чтобы помочь спуститься, она морщится от боли. Затем они вдвоем помогают дяде Бобу: тот неуклюже протискивается в отверстие, но, едва его ноги касаются пола, поврежденная лодыжка подгибается, и он падает.

Тетя Карен вскакивает со своего места, помогает ему подняться, уводит назад и сажает рядом с Натали, а сама садится с другой стороны. Она растирает ему ладони, обматывает его покрасневшие от холода уши своим шарфом. Мама падает рядом с папой, дрожа всем телом. Дрожь такая сильная, что кажется, будто у нее припадок. Кайл отыскивает местечко в углу, усаживается, подтягивает колени к груди, пытается согреться. Сейчас восемь вечера.

– Нас будут искать, – говорит тетя Карен спустя несколько минут, когда все наконец осознают, насколько плохи дела.

Все взгляды с надеждой устремляются на Кайла и Мо, ничейных детей, единственных, о ком могут тревожиться их оставшиеся дома родные. Кайл мотает головой:

– Соседи по комнате решат, что я ночую у девушки. Моя девушка решит, что я дома.

У Мо дрожит нижняя губа. Она признается:

– Я заставила маму поклясться, что она не станет звонить, и сказала, что сама тоже не будут ей звонить. Мы из-за этого страшно поссорились.

Надежда рассеивается. Никто не станет их искать – ни сегодня, ни завтра. Пройдет еще пара дней, прежде чем хоть кто-то заметит, что они пропали. Мама жмурится, и я знаю, что она думает о Хлое. Я вижу, как каменеет ее лицо оттого, что она изо всех сил сжимает зубы. Мо даже не пытается скрыть свои чувства – она утыкается лицом в колени и тихо плачет.

Идут минуты – долгие, как часы. В фургоне свободно гуляют мороз и ветер. Все борются с холодом по-разному. Натали причитает и плачет в плечо тете Карен, а та утешает ее, уговаривает успокоиться, потерпеть. Дядя Боб без конца ерзает и возится, пытаясь согреться. Мама и Мо ложатся по обе стороны от папы и молча плачут, скорбя обо мне, тревожась за папу, за Хлою и Вэнса. Папа, к счастью, не приходит в сознание, и лишь его хриплое дыхание и редкие стоны подтверждают, что он все еще жив. Кайл зарылся с головой в свою парку: он еще дрожит, и все же ему явно лучше, чем всем остальным, за исключением Оза. Мой брат спокойно спит, у него на коленях устроился Бинго, и кажется, что им обоим нет никакого дела ни до мороза, ни до разыгравшейся трагедии.

Я смотрю на них сверху, чувствую, как они мучаются, извожусь от желания им помочь, но ничего не могу сделать. Так мы проводим первые несколько часов. Ближе к полуночи холод становится невыносимым, и различия в том, как именно мучается каждый из сидящих в фургоне, постепенно стираются: теперь все просто пытаются выжить. Никто не двигается, не жалуется, не ноет. Все закрыли глаза, втянули головы в плечи, съежились и молят лишь об одном – чтобы скорее наступило утро, чтобы им удалось до него дотянуть.

Когда мне становится совсем невмоготу смотреть на их страдания, я возвращаюсь к Хлое, моля небеса о том, чтобы какая-нибудь неведомая сила чудом вывела их с Вэнсом на верную дорогу, чтобы они добрались до помощи, чтобы всех остальных как можно скорее спасли.

11

Бог жесток. Или он нас не слышит.

Хлоя и Вэнс так и бредут сквозь черную промерзшую пустошь, совершенно неотличимую от черной промерзшей пустоши, по которой они брели последние шесть часов. Расстояние между ними увеличилось, Хлоя все чаще оступается, Вэнс все реже оглядывается назад.

Я держусь рядом с Хлоей. Она с трудом ковыляет по сугробам. Сил у нее почти не осталось, она угрожающе пошатывается на каждом шагу. Мы оступаемся и попадаем в занесенную снегом яму, и Хлоя валится на колени, не может встать.

Хлоя, вставай.

Она держит руки в карманах, прижимает подбородок к груди. Вэнс оборачивается, видит ее, делает шаг назад и увязает в снегу почти до колена. С огромным трудом он высвобождает ногу и отступает обратно, на твердую землю. Он долго стоит там, смотрит на нее сквозь завесу пурги, и я чувствую, как он сомневается, колеблется, как ему страшно. Их разделяет метров тридцать – все равно что океан: чтобы переплыть его, Вэнсу потребуется сделать неимоверное усилие.

На его обмороженных щеках замерзают слезы. Он стирает их тыльной стороной заледенелой ладони, отворачивается и шагает прочь. И хотя сейчас я ненавижу его всей душой, я в то же время его понимаю. Он всего лишь ребенок, потерявшийся в заснеженном лесу. Он не хочет умирать. Если он останется, то умрет. Умрут они оба. Вот почему он делает один шаг, а потом еще один.