Исповедь

— Появился, да он в это не верит… И сказать ему не могу, не имею права.

— Извини. Если ты любишь и мне нет места, то все ясно.

— Эх, было бы ясно! Ясно, что ничего не ясно…

Очень даже ясно… Вопросов больше не будет. Встал, отряхнул брюки, еще раз глянул на низкое набухшее влагой темно-серое небо, закурил с горя новую папиросу и вышел за ворота. Село словно обезлюдело, будто вымерло. Старики в поселке целинников еще не появились. Все остальные работали в поле, на ферме, были при деле одним словом. От нечего делать прошел к сельповскому магазинчику.

В маленьком помещении сельского магазинчика постарались скопировать все секции и отделы городского универмага. Имелись в наличии гантели и волейбольный мяч, телевизор и попарно связанные гнутые стулья, поставленный на попа диван-кровать и пузатая бочка с селедкой; на полках расположились вино, сахар, сигареты, на стеллаже — книги, на вешалке — полушубок, женское пальто с норковым воротником… Постоял у книжного развала. Справочник тракториста-механизатора, Как закалялась сталь, Материалы Съезда…, и рядом мемуары адмирала Кузнецова. Это интересно. Взял книгу, перелистал, подошел к молодой или скорее, молодящейся продавщице, рассматривающей незнакомого покупателя из-за прилавка со счетами, вольготно устроившись прямо под полкой с водкой и вином.

— Здравствуйте, девушка.

— Здравствуйте.

Перевернул обложку, посмотрел цену, отсчитал деньги.

— Вы не член нашей потребительской кооперации. Прийдется доплатить тридцать копеек.

— Возьмите. А хорошие сигареты у Вас найдутся, — спрсил у продавщицы без особой надежды на успех.

— Хорошие — это Прима, — ехидно прищурилась продавщица.

— Хорошие — это с фильтром, — назидательно сказал я.

— Это для Вас они хорошие, а для наших мужиков хороша Прима. Но я то понимаю, что к чему. Для Вас, персонально, найдется БТ. Блок возьмете?

— Ну и село у Вас! — Вырвалось у меня непроизвольно. — Избы с душем, девушки на мотоциклах, сигареты БТ — блоками! Конечно, возьму.

Заплатил за купленное, но продавщица не спешила убрать с бумажной белой коробки руку, унизанную перстнями. Она внимательно изучала меня своими голубыми глазками под выщипанными, тонкими бровками. Головку украшали химические кудряшки перманента. Губки подмазаны розовой помадой, глаза подведены голубыми тенями.

Моя летная куртка без погон, офицерские брюки с голубыми кантами — давали даме за прилавком почву для размышлений, но не более того. В свою очередь, я тоже мог предположить, что девушка из тех добрых и отзывчивых созданий к которым прийдется, по мнению Вероники, обратиться за помощью после обвального фиаско с ней самой.

— Ну, теперь понятно, — Прищурилась продавщица. — Приехали Веронику увозить. То-то девка все распродала. Я у нее хрусталь купила — хорошую цену между прочим дала, все книги — оптом, Томка — посуду забрала, кастрюли там, чайник электрический, Машка — тряпки. Тоня — мебель. Мотоцикл — Василий позже, из Целинограда, возьмет. У нее пожалуй и чемодана добра теперь не наберется. Со школой рассчиталась. А жаль, дети ее любили. Хорошая учительница оказалась, первая которая по настоящему, без глупостей, иностранному языку учила… Два года уже. Только-только к ней привыкли, полюбили… Нате вам, увозят.

Это была для меня интересная новость. Но не подал виду, надеясь узнать дополнительную информацию.

— У меня-то детей нет пока, а вот приходила к соседке, у той двое в школе, так они взахлеб — какая мол хорошая, такая мол умная. На пианино играет, песни по-английски разучивает, пиески на английском языке ставит… Да зачем, скажи на милость, это детям нашим нужно? В Лондон завтра поедут? Коров на англицкий манер доить будут? Пахать по-американски?… Ну дети малые, глупые… А все равно жалко, что уезжает…. Ты ей муж будешь или… пока друг?

— Пока… друг, — Не стал вдаваться в подробности. Вытянул из под руки продавщицы сигареты и выскочил из магазина. Книжку сунул в один карман куртки, блок сигарет — в другой. Раскрывать его и закуривать благородный табачок расхотелось. Достал папиросу, она покрепче, закурил. Вкус табака показался полынно-горьким.