Интересно отметить, что в начале сентября 1952 г. Отдел внешних церковных связей Московской Патриархии, по благословению Патриарха Алексия I, попросил митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова) «о постановке перед Советом Академии вопроса о поручении профессорам и преподавателям церковной истории, церковного права, патрологии изготовления статей, для помещения в „Журнал Московской Патриархии“ исторического, канонического, патрологического характера о русском и грузинском иночестве на Св. Горе Афон: о монастыре св. вмч. Пантелеимона и других русских и грузинских церковных владениях, о духовном подвиге русского и грузинского монашества, о древних церковных памятниках русской и грузинской культуры, о ценнейших памятниках древней письменности, иконописи и предметах церковного обихода, хранящихся в стенах русских и грузинских обителей, о попрании греческим правительством и Константинопольской Патриархией исконных бесспорных прав Русской и Грузинской Церквей и обличение этой акции»[383].
При этом ОВЦС подчеркивал, что важность Афонского вопроса требует незамедлительной напряженной работы членов ученой корпорации Академии. 6 сентября Совет Ленинградской Духовной Академии постановил поручить это задание преподавателям, и уже вскоре появились конкретные результаты, в частности, доцент иеромонах Леонид (Поляков) написал обширную работу «Очерки по истории Афонского и русского монашества в XI–XVIII вв.»[384].
7 марта 1953 г. Патриарх Алексий I в послании Константинопольскому Патриарху Афинагору предложил незамедлительно урегулировать афонскую проблему и обеспечить «нормальные» связи между Русской Церковью и русскими обителями на Афоне, однако ответа не получил. И все же 7 октября 1954 г. Свято-Пантелеимоновский монастырь смог посетить посол СССР в Греции, а 25 апреля 1955 г. на Афон впервые прибыла делегация Московского Патриархата[385].
Весь период своего правления Патриарх Афинагор уделял большое внимание вопросу межхристианского единства и сотрудничества, к которому он, в частности, призывал в своем послании 1951 г., изданном по случаю 1500-летия IV Вселенского Собора[386]. 6 февраля 1952 г. Патриарх разослал всем Поместным Православным Церквам свое окружное послание об отношениях и формах участия в трудах и дискуссиях Всемирного Совета Церквей с призывом вступить в эту организацию, в котором писал: «Согласно его конституции, ВСЦ старается только объединить общие действия Церквей, чтобы развивать сотрудничество в изучении веры в христианском духе, дабы укреплять экуменическое мышление среди членов всех Церквей, и поддерживать более широкое распространение Евангелия, и, наконец, сохранить, поднять и возродить духовные ценности для человечества в рамках общих христианских стандартов… Мы, члены Православной Церкви, должны принять участие в этом общехристианском движении потому, что наш долг поделиться с нашими неправославными братьями богатством нашей веры, богослужения и устава, и нашего духовного и аскетического опыта»[387].
В том же году Патриарх Афинагор назначил своего постоянного представителя в штаб-квартиру ВСЦ в Женеве, при этом Константинопольский Синод наложил на православных участников определенные ограничения в их экуменической деятельности: «Православная Церковь не должна участвовать в дискуссиях комиссии „Вера и порядок“ и вера Православной Церкви должна быть представлена в трудах, написанных специально для этой цели;.Православное духовенство должно воздерживаться от совместных сослужений с неправославными, так как это противно канонам и притупляет сознание православного исповедания веры, в ввиду этого духовенству предписывается прилагать все возможные усилия, чтобы проводить незагрязненными ежедневные и праздничные богослужения»[388].
Московская Патриархия этих шагов не поддержала, так как изменила свое негативное отношение к экуменическому движению только на рубеже 1950-х — 1960-х гг. В послании Патриарха Алексия о подготовке к созыву предсоборного совещания от 7 марта 1953 г. обращалось внимание на проблемы, омрачавшие отношения Русской и Константинопольской Церквей: положение русских приходов в Западной Европе, вмешательство Константинополя в область юрисдикции Московского Патриархата в Финляндии, позиция Константинопольского престола по вопросу об автокефалии Православных Церквей в Польше и Чехословакии (отказ признать их предоставление Московским Патриархатом), каноническое урегулирование православной церковной жизни в Америке и тяжелое положение русского монашества на Афоне[389].
Лишь в июле 1954 г. на торжествах 50-летия архиерейского служения Антиохийского Патриарха Александра III произошла первая после Московского совещания 1948 г. встреча делегаций Русской Православной Церкви во главе с митрополитом Минским и Белорусским Питиримом (Свиридовым) и Константинопольской Церкви, которую возглавлял митрополит Халкидонский Фома[390].
Тяжелые испытания для Константинопольской Церкви произошли во время «кипрского кризиса» 1955 г. Взрыв в Салониках турецкого консульства вызвал 6–7 сентября антигреческий погром в Стамбуле, во время которого были сожжены 56 православных храмов, учинены насилия и даже убийства над священниками, разграблены и разрушены 2,5 тыс. греческих жилых домов и магазинов. Провокационные демонстрации проходили даже у стен Патриаршей резиденции (позднее в 1964 г. была закрыта Патриаршая типография, и прекратилось издание церковной периодики — журнала «Православие», еженедельника «Апостол Андрей» и др., а в 1971 г. турецкие власти во исполнение закона, запрещавшего деятельность частных высших учебных заведений, закрыли существовавшее с 1844 г. Халкинское богословское училище)[391].
Выражая Константинопольской Церкви и греческому народу глубокое сочувствие по поводу трагических событий 6–7 сентября 1955 г. в Стамбуле, Патриарх Алексий и другие высшие иерархи Московского Патриархата писали, что «Русская Церковь всегда питала к Константинопольской Церкви, в течение веков бывшей ее Матерью, чувство глубокой, сердечной любви, навсегда неизгладимой»[392].
Следует упомянуть, что принимая 10 августа 1959 г. русских паломников из Франции в Стамбуле, Патриарх Афинагор в беседе с ними подчеркнул большое значение, которое он придает тому, чтобы все православные были едины, считая греков и русских братьями испокон века, и отметил: «Все в жизни — чудо, чудо и то, что вы были в Святой Земле, чудо и то, что вы теперь здесь, чудо и то, что вы — русские, рассеянные по всей Европе. Я вижу в этом промысел Божий с целью ознакомить Европу и европейских людей с Православием и разнести свет Православия по всему миру. Но я верю и в чудо Божие, что вы вернетесь на родину»[393].
В конце 1950-х — начале 1960-х гг., наконец, произошло значительное сближение позиций и укрепление связей Московского и Константинопольского Патриархатов, началось активное сотрудничество в рамках межправославных и межхристианских встреч, в том числе в период работы Всеправославных совещаний. В это время (в декабре 1960 г.) Патриарх Московский и всея Руси Алексий впервые за 500 лет автокефального существования Русской Православной Церкви посетил Константинополь (Стамбул) и встретился с Вселенским Патриархом. Таким образом, борьба за лидерство в православном мире между Константинополем и Москвой, перестав «подогреваться извне», постепенно угасла. В 1958 г. в СССР началась новая ожесточенная антирелигиозная кампания и межправославные связи, в том числе с Константинопольским Патриархатом, сыграли определенную роль в ее провале.
Глава II. Русские и болгарские общины и монастыри на канонической территории Константинопольской Церкви
1. Отношения Вселенского Патриархата с Болгарской Православной Церковью и болгарские общины на его территории
Современная история Болгарской Православной Церкви и ее сложные отношения с Константинопольским Патриархатом начались 27 февраля 1870 г. — в этот день фирманом султана Османской империи Абдул-Азиза она была восстановлена в форме экзархата, устав которого был принят в 1871 г. на I Церковно-Народном Соборе в Константинополе. Управление духовно-религиозными делами всецело предоставлялось Болгарскому экзарху, который был наделен и некоторыми светскими обязанностями, как представитель болгар перед султаном и иностранными державами. При этом оставался открытым вопрос о принадлежности к новой, стремящейся к автокефалии Церкви ряда епархий, на которые претендовал и Вселенский Патриархат. Так возник острый конфликт, в результате которого Синод Константинопольского Патриархата 16 сентября 1872 г. принял акт о наложении схизмы на Болгарскую Православную Церковь, что привело к почти полной изоляции экзархата в межцерковных отношениях.
После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. согласно решениям Берлинского конгресса 13 июля 1878 г. территория Болгарского экзархата была разделена между четырьмя государствами: княжеством Болгария, Турцией, Сербией и Румынией. Однако большинство болгар расценивали границы экзархата как линии, отмечающие территорию их будущего государства. Так Болгарская Православная Церковь стала основным средством сохранения единства болгар (без учета их гражданства) и восстановления значительно более обширных границ страны в рамках Сан-Стефановского мирного договора от 3 марта 1878 г., превратив это в национальную идею. Данная ситуация нашла отражение и в так называемой Тырновской конституции страны 1879 г., где граница болгарской церковной области разделялась от государственной. Кафедра экзарха и после политического освобождения Болгарии осталась в Стамбуле (Константинополе).
Балканские войны 1912–1913 гг. привели к значительному сокращению территории экзархата: Охридская, Битольская, Велесская, Дабарская и Скопленская епархии отошли к юрисдикции Сербской Православной Церкви, Солунская (Фессалоникийская) — Элладской Православной Церкви, а приходы в Южной Добрудже — Румынской Православной Церкви. Экзарх Иосиф I (Йовчев) в 1913 г. переехал в Софию, но в Стамбуле было оставлено наместничество, которым до его ликвидации в 1945 г. управляли болгарские архиереи. После кончины в 1915 г. Владыки Иосифа I, новый экзарх избран не был, и Болгарская Православная Церковь 30 лет управлялась местоблюстителями — председателями Священного Синода: в 1915–1916 гг. митрополитом Софийским Парфением, в 1919–1920 гг. митрополитом Доростоло-Червенским Василием, в 1920–1927 гг. митрополитом Пловдивским Максимом, в 1927–1930 гг. митрополитом Врачанским Климентом и в 1930–1944 гг. — митрополитом Видинским Неофитом. В результате поражения Болгарии в I Мировой войне 1914–1918 гг. экзархат сохранил за пределами страны лишь Одринскую епархию в турецкой Восточной Фракии. В 1921–1922 гг. II Церковно-Народный Собор разработал новый устав экзархата, который 24 января 1923 г. был одобрен Народным собранием, но так и остался неутвержденным[394].
Послевоенные условия давали Болгарской Православной Церкви возможность освободиться от неопределенных обязанностей «гаранта национального единства» и «защитницы национально-религиозного пространства», однако этого не произошло. Переговоры с Константинопольской Патриархией о ликвидации схизмы при посредничестве Иерусалимского Патриарха в 1932 и 1936 гг. закончились неудачей. Одной из причин был отказ Болгарской Церкви признать подчинение фактически отошедших от экзархата епархий юрисдикции Вселенского и Сербского Патриархатов, а также официально перенести кафедру экзарха из Стамбула в Софию.
Лишь три Православные Церкви установили евхаристическое общение с Болгарским экзархатом: в 1922 г. — Румынская, в 1924 г. — Зарубежная Русская и в 1930 г. — Сербская. От Румынской и Сербской Церквей Болгария получала Святое миро. Особенно активно перед началом II Мировой войны развивались связи с Сербской Православной Церковью[395].
Ситуация коренным образом изменилась в 1945 г. 21 января этого года новым экзархом Болгарской Православной Церкви после 30-летнего перерыва был избран митрополит Софийский Стефан. Также 21 января Священный Синод Болгарской Церкви принял важное решение о переносе кафедры экзарха из Стамбула в Софию[396].
Вскоре была успешно решена и еще более важная проблема — отмена наложенной Константинопольским Патриархатом схизмы. В конце 1944 — начале 1945 г. в этом оказались заинтересованы не только Болгарская Церковь, но и новые просоветские политические власти страны (в случае отмены схизмы на церковную ситуацию в Болгарии переставали влиять внешние факторы, и таким образом расширялась зависимость Церкви от государства), а также соседние государства: Югославия, Греция и Турция (уменьшалась возможность болгарских территориальных претензий к ним). Был в этом заинтересован и Московский Патриархат (как и стоявшее за ним советское государство), укреплявший таким образом свои позиции на Балканах. Наконец, решение проблемы схизмы оказалось в интересах союзников по антигитлеровской коалиции, чьи зоны влияния на Балканах уже были распределены. США и Великобритания не были заинтересованы в том, чтобы Болгарская Церковь сохраняла какие-либо претензии на часть Турции и Греции, отходившие в их зону.