К началу Великой Отечественной войны Московская Патриархия уже несколько лет не вела международную деятельность. В докладе 1946 г. в ЦК ВКП(б) председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпова отмечалось, что к 1935–1936 гг. она полностью прекратила связь с заграницей[393]. Правда, еще оставалось пять приходов в ее юрисдикции в Западной Европе, несколько в США, но их связи с Московской Патриархией практически прервались. Государственные органы СССР целенаправленно ликвидировали все контакты Русской Церкви с внешним миром, чтобы сведения о ее разгроме и уничтожении духовенства не стали достоянием мировой общественности.
С нападением Германии ситуация изменилась. Теперь для руководства СССР большое значение приобрели отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции, прежде всего Великобританией и США. Правительствам этих стран было небезразлично положение Церкви в Советском Союзе. Так, особую заинтересованность в этом вопросе проявил президент Ф. Д. Рузвельт. Уже в конце октября 1941 г. прибывший в Москву его личный представитель А. Гарриман сообщил И. Сталину об обеспокоенности американской общественности судьбой Русской Церкви и передал просьбу президента улучшить ее правовое и политическое положение. Советское руководство учло и имевшиеся у Московской Патриархии значительные возможности для установления тесных контактов с влиятельными религиозно-клерикальными течениями в западных странах, и ее способность влиять на антифашистскую борьбу в оккупированной Восточной Европе. В поступившей к И. Сталину докладной записке из НКВД отмечалась важная консолидирующая роль Русской Православной Церкви в набиравшем силу антифашистском движении славянских народов на Балканах[394].
И сразу же после наступившего перелома в ходе Сталинградской битвы, когда положение на фронтах улучшилось, руководство Московского Патриархата выступило с целым рядом посланий к православным верующим восточно-европейских стран. В ноябре и декабре 1942 г. митрополит Сергий (Страгородский) обратился к румынскому духовенству и солдатам румынской армии с призывами «окончить воину с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства, и прекратить пролитие братской единоверной крови»[395].
Эти послания готовились и распространялись с санкции высшего партийного руководства. Например, 23 апреля 1943 г. заместитель наркома внутренних дел В. Н. Меркулов писал секретарю ЦК ВКП(б) А. С. Щербакову: «По просьбе Всеславянского комитета борьбы с фашизмом, глава Православной Церкви в СССР митрополит Сергий составил антифашистское обращение к славянским народам»[396]. После одобрения ЦК обращение Патриаршего Местоблюстителя «Всем христианам в Югославии, Чехословакии, Элладе и прочих странах и народам, томящимся под гнетом фашистских оккупантов» было напечатано в типографии и переправлено через линию фронта.
Особенно активно участвовал в организации пропаганды за границей митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич). Он был членом созданного правительством Всеславянского комитета, призывавшего братьев-славян поддержать СССР в борьбе с нацистами. В мае 1943 г. митрополит впервые появился в президиуме на III Всеславянском митинге в Москве, и его речь опубликовали в газетах. Состоя членом Чрезвычайной комиссии по расследованию преступлений фашистских захватчиков, владыка Николай оказался в числе подписавших заявление о том, что убийство тысяч польских офицеров под Катынью было совершено немцами. Неоднократно писал митрополит Николай и антифашистские послания к народам Европы, например, «Братьям-славянам!» от 11 июня 1943 г.[397]
Но подобная деятельность являлась только началом. Уже весной 1943 г. И. В. Сталина стал беспокоить вопрос о будущем разделе сфер влияния в Европе. Он понимал, что преодолеть идеологический барьер с ее народами будет неизмеримо легче, если прибегнуть к религии, обеспечить передачу своих идей по церковным каналам. Прежде всего, предполагалось использовать Православные Церкви Восточной Европы. Кроме того, с Московским Патриархатом были связаны и более глобальные планы утверждения его первенства в православном мире, превращение в своего рода «Московский Ватикан». Определенное значение имело и то, что во многих странах имелась паства Русской Церкви. Советскому руководству представлялось возможным распространять, таким образом, свое влияние на значительную часть мира. Ведь в это время существовали русские Экзархаты, епархии, благочиния, Духовные миссии в Китае, Японии, Северной и Южной Америке, Палестине, Корее, Бельгии, Венгрии и т. д. Лишь небольшая часть из них оставалась в каноническом подчинении Московского Патриархата, однако духовные связи с Церковью-Матерью сохранялись. И 5 июня 1943 г. И. В. Сталин подписал секретное постановление Государственного комитета обороны «Об утверждении мероприятий по улучшению зарубежной работы разведывательных органов СССР», в котором религиозные организации впервые были отнесены к категории интересов советской внешней разведки[398].
Международная деятельность Московского Патриархата существенно активизировалась с сентября 1943 г., сразу же после приема председателем Совнаркома митрополитов Сергия, Алексия и Николая в Кремле. Конечно, нельзя ее оценивать исключительно с политических позиций. Русская Православная Церковь имела традиционные многовековые связи с различными религиозными конфессиями. И поэтому было естественным, как только оказались сняты запреты, восстановление их. Эти контакты касались и сугубо церковных вопросов. Однако внешние связи Патриархии являлись областью, в которой зависимость Церкви от государства ощущалась в наибольшей степени. Некоторые иерархи были заинтересованы в восстановлении могущественной Русской Православной Церкви с ее дореволюционным международным влиянием, сочувствовали они и идее «Великой Руси». Правда, активность руководящих деятелей Московской Патриархии в выполнении чисто политических акций, тяготивших их, оказалась весьма далека от расчетов сталинского окружения.
8 сентября, в день избрания Патриарха Сергия, было принято «Обращение Собора епископов Русской Православной Церкви ко всем христианам мира». А через полторы недели произошла встреча Первосвятителя с делегацией Англиканской церкви. В начале осени руководители стран антигитлеровской коалиции готовились к первой личной встрече в Тегеране. Для оказания воздействия на союзников с целью скорейшего открытия второго фронта И. В. Сталин использовал различные способы, в том числе влиятельные общественные движения. В числе таких организаций, с руководителями которых председатель Совнаркома вел личную переписку, был Объединенный комитет помощи Советскому Союзу в Англии во главе с одним из высших деятелей Англиканской церкви, настоятелем Кентерберийского собора X. Джонсоном. В движение за скорейшее предоставление помощи СССР в Великобритании активно включились и другие иерархи, в том числе Архиепископ Кентерберийский Коэмо Г. Ланг, написавший специальную молитву о даровании победы русскому воинству[399]. Руководство Англиканской церкви в конце лета 1943 г. обратилось к советскому правительству с просьбой разрешить визит своей делегации в Москву. Накануне Тегеранской конференции такой визит был признан И. Сталиным желательным и полезным.
Делегация Англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом прибыла в Москву 19 сентября 1943 г. и в тот же день была принята Патриархом Сергием. За 10 дней своего пребывания в СССР делегация несколько раз встречалась с иерархами Московского Патриархата, осмотрела разрушенный оккупантами Ново-Иерусалимский монастырь в Истре. Пропагандистская цель визита была полностью достигнута. Во время прощального посещения Патриарха Сергия архиепископ Йоркский Гарбетт заявил: «По приезде в Англию меня будут осаждать корреспонденты, они будут спрашивать „есть ли в России свобода отправления религиозного культа“, и я отвечу, что „безусловно, да“, а когда книга „Правда о религии в России“ будет переведена в Англии на английский язык, она принесет много пользы в деле понимания в Англии разных сторон русской церковной жизни»[400].
Делегацию Московского Патриархата несколько раз приглашали посетить Лондон. Но И. В. Сталин в тот момент высказался против поездки, и когда Патриарх Сергий обратился за разрешением на ответный визит к Г. Г. Карпову, то получил отказ. Заместитель председателя Совнаркома В. М. Молотов 13 октября 1943 г. дал председателю Совета по делам Русской Православной Церкви следующие указания: «От посылки в Англию церковной делегации следует воздержаться. В разговоре с Патриархом, если он будет напоминать, скажите, что в силу национальной гордости нам не следует кланяться и так быстро реагировать на их предложение, к тому же и воюют они еще плохо. Одно дело, когда они приезжали к нам на поклон, другое дело нам ехать туда. Я считаю, что нужно воздержаться»[401].
Получив отказ, Патриарх Сергий больше не проявлял особой инициативы в международных делах. В этом плане показательна история с проживавшей в Каире и Иерусалиме греческой принцессой Ириной (наполовину русской по национальности). В конце 1943 г. она вступила в переписку с Первосвятителем. 4 мая 1944 г. Г. Г. Карпов передал Патриарху Сергию письмо принцессы, в котором она предлагала оказать материальную помощь со стороны Московского Патриархата православному Патриарху Антиохийскому Александру и двум русским женским монастырям в Палестине — Горненскому и Елеонскому (по 200 английских фунтов в месяц каждому). Патриарх Сергий заявил Г. Г. Карпову, что он обдумает вопрос о помощи Антиохийскому Первосвятителю, монастыри же находятся в юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей, и поэтому оказание им помощи малоприемлемо[402].
В конце 1943 — начале 1944 гг. принцесса Ирина посылала подарки Советской армии и трижды писала Патриарху Сергию о своем желании встретиться с ним в Москве. Однако все международные связи Московской Патриархии находились под жестким контролем советских властей, и на приезд принцессы в СССР требовалась их санкция. Видимо, понимая, что подобная санкция не будет получена, Патриарх даже не сделал запрос в правительство (впрочем, там знали об этих просьбах, но молчали)[403]. Вероятно, советское руководство даже косвенно не желало укреплять позиции монархистов в Греции, и Патриарх Сергий это понимал.
Тем не менее, Предстоятелю Русской Церкви приходилось определенное внимание уделять внешнеполитическим проблемам. Так, например, на заседаниях Священного Синода 20–28 октября 1943 г. рассматривался доклад Патриаршего Экзарха, митрополита Алеутского и Североамериканского Вениамина об общем положении дел и образовании нового прихода в Буэнос-Айресе, ему было поручено возбудить ходатайство перед правительством США о передаче Московской Патриархии зданий и имущества, принадлежавших когда-то Русской Церкви. Кроме того, «Синод определил необходимым провести надлежащее выяснение об имуществе и зданиях, ранее принадлежавших бывшей Русской Православной духовной ииссии в Палестине, после чего возбудить ходатайство о возвращении их» и т. д.[404]
Святейший Патриарх Сергий также занимался вопросами восстановления молитвенного общения с Грузинской Православной Церковью, подбора православных священников для румынских, чехословацких и югославских военных частей. Опубликованная в начале 1944 г. статья Первосвятителя Русской Церкви «Есть ли у Христа наместник в Церкви?»[405] вызвала резонанс в церковных и политических кругах Запада.
К 1945 г. Русской Церкви удалось возобновить многие международные связи. Большой резонанс имели антифашистские обращения митрополита, а затем Патриарха Сергия к православным румынам и болгарам, грекам и югославам. Завязалась активная переписка с Восточными Патриархами. Теснимые другими религиозными течениями, они ожидали получить от сильной и богатой Русской Православной Церкви разнообразную помощь. Ярким примером роста ее авторитета явилось обращение в ноябре 1944 г. через штаб 4-го Украинского фронта представителей Мукачевско-Пряшевской епархии о принятии в юрисдикцию Московского Патриархата. 8 декабря делегация посетила Патриаршего Местоблюстителя митрополита Алексия, а 11 декабря — Г. Г. Карпова, через которого передала письмо И. В. Сталину о желании не только Церкви, но и всей Карпатской Руси (входившей до войны в состав Чехословакии) воссоединиться с великой Россией[406].
На январском 1945 г. Всероссийском Поместном Соборе присутствовали главы и представители восьми Поместных Православных Церквей, не только заявившие о своей признательности правительству СССР, но и фактически давшие согласие на совместную борьбу с Ватиканом, который представлялся советскому руководству основным противником в новой религиозной международной политике. В ответ гостям Собора было подарено 80 музейных предметов драгоценной церковной утвари[407]. Щедрая материальная поддержка Восточных Патриархов как инструмент воздействия на них активно применялась и в дальнейшем. Установившиеся связи были закреплены поездкой Патриарха Алексия I в мае-июне 1945 г. с официальным визитом к Иерусалимскому, Антиохийскому, Александрийскому Патриархам, опиравшейся на традицию паломничества к святым местам.
Еще больший успех был достигнут в Восточной Европе. В феврале 1945 г. Патриарх Алексий активно содействовал снятию Константинопольским Патриархатом схизмы с Болгарской Православной Церкви, и в апреле ее глава, Экзарх митрополит Софийский Стефан заявил Московской делегации: «Православная Русская Церковь заняла ведущее место в большом семействе славянских народов, как старшая и передовая среди Православных Церквей»[408]. Правда, взаимоотношения Болгарского Экзарха с новым правительством страны нормализовались далеко не сразу. Посетившие в апреле-мае 1945 г. Югославию и Румынию делегации Московской Патриархии были торжественно приняты главами Сербской и Румынской Церквей и руководителями этих государств.
Первоначально успешно проходило и воссоединение русских эмигрантских приходов. Этому способствовало массовое патриотическое движение в эмигрантской среде в годы войны, появление чувства гордости за свою великую, победившую фашистские державы Родину, связь с которой для большей части была возможна только лишь через церковные каналы. «Атмосфера, существовавшая во Франции к концу войны и в период сразу после войны, была исключительно благоприятной как для Советского Союза, так и для Московской Патриархии… Сильная волна советского патриотизма захватила этот район русской эмиграции»[409]. Уже вскоре после освобождения Парижа, в ноябре 1944 г., глава русского Западноевропейского Экзархата, находившегося в юрисдикции Константинопольского Патриархата, митрополит Евлогий (Георгиевский) написал Патриарху Алексию о желании пересмотреть свой статус и восстановить связи с Москвой.
В книге воспоминаний митрополита Евлогия Т. Манухина так оценивала его настроения: «Огромная непобедимая Россия, от Ледовитого океана до Индийского (мечта!), гроза пограничных сильных держав, покровительница малых, сестра родная всех славян… и Москва — кто знает! — быть может, всемирный центр Православия… Известие о прекращении гонений, а потом о Соборе и избрании Патриарха владыка воспринял как великую радость духовной победы, связанную с победой на полях сражений, как знак „прощенности“ русского народа»[410]. В марте 1945 г. планировался приезд митрополита Евлогия в Москву, но он не состоялся из-за его болезни. Воссоединение 75 евлогианских приходов с Московским Патриархатом произошло в сентябре 1945 г. в результате поездки во Францию митрополита Николая (Ярушевича). Правда, это достижение «церковной дипломатии» в конечном итоге оказалось временным[411].
Возвращению русских эмигрантских приходов в юрисдикцию Московского Патриархата первоначально способствовал острый кризис Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). Ее высший орган — Архиерейский Синод — в 1944 г. по разным причинам сократился до трех членов и фактически больше года активно не функционировал. Советская пропаганда распространяла утверждение о том, что он перестал существовать. Однако это было не так, после окончания Второй мировой войны Архиерейский Синод пополнил свой состав и продолжил деятельность.