И могла ли Московская Патриархия поступить иначе — не быть вместе с правительством своего народа в Отечественной войне, не пойти по трагическому, но, в конечном счете, неизбежному пути через церковно-государственную пропасть? Не могла она и не использовать возможность хотя бы частичного религиозного возрождения на основной территории СССР. Окончательное «примирение» с властью далось церковной иерархии ценой компромиссов, болезненных для религиозного сознания. В частности, это касалось участия в кампании прославления И. Сталина, а также содействия осуществлению планов сталинской имперской внешней политики.
В конце августа 1943 г. власти разрешили возвращение митрополита Сергия из эвакуации, о чем он уже неоднократно просил сам. К примеру, 3 июля нарком госбезопасности В. Н. Меркулов докладывал А. С. Щербакову: «Руководители церковных центров… в последнее время высказывают большое недовольство таким длительным пребыванием в эвакуации. Митрополит Сергий даже опасается отстранения его от руководства Церковью в связи с тем, что находящийся в Москве митрополит Николай (Ярушевич) не только управляет практическими делами Московской Патриархии, но и состоит членом Чрезвычайной государственной комиссии по выявлению и расследованию немецких зверств, принимает по церковным вопросам иностранных представителей и корреспондентов»[307].
Важнейшей вехой новой религиозной политики стало 4 сентября 1943 г. Днем на даче у И. Сталина состоялось совещание с участием Г. Маленкова, Л. Берии, представителей НКГБ[308]. В этот же день на ночном официальном приеме в Кремле И. Сталин и В. Молотов встретились с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). В архивном деле сохранилась запись беседы в ходе этой «исторической» встречи,[309] сделанная присутствовавшим на ней полковником госбезопасности Георгием Григорьевичем Карповым (1897–1967). В ходе беседы были обсуждены вопросы об открытии приходов, духовных учебных заведений, выпуске церковных изданий, выборах Патриарха и др.
Так, иерархам было сказано, что со стороны правительства нет возражений против желания Церкви избрать на Соборе епископов Патриарха и создать постоянный Синод, причем Сталин настоял на созыве Собора через три-четыре дня. Митрополит Алексий в числе других высказался за образование Синода и обосновал это предложение, как наиболее желаемую и приемлемую форму, сказав также, что избрание Патриарха на Архиерейском Соборе считает вполне каноничным. Митрополит Сергий первым заговорил о подготовке кадров священнослужителей и выразил желание открыть с этой целью несколько епархиальных курсов. Сталин предложил открыть не курсы, а семинарии и Академии, на что митрополиты Сергий и Алексий ответили, что для этого у Церкви пока нет сил. Выслушав, Сталин сказал: «Как хотите, но правительство не будет возражать и против открытия семинарий и академий»[310].
Относительно открытия новых храмов митрополит Алексий также поддержал в разговоре Патриаршего Местоблюстителя, отметив неравномерность распределения церквей в Советском Союзе и высказав пожелание в первую очередь открывать их в областях и краях, где совсем нет храмов или где их очень мало. В ответ было дано разрешение на открытие духовных академий и училищ, дополнительных приходов в епархиях, выпуск ежемесячного церковного журнала.
В сделанной Карповым записи также отмечалось: «Затем митрополит Алексий поднял вопрос перед т. Сталиным об освобождении некоторых архиереев, находящихся в ссылке, лагерях, тюрьмах и т. д. Товарищ Сталин сказал им: „Представьте такой список, его рассмотрим“. В заключение беседы Ленинградский владыка остановился на вопросах, имеющих отношение к „церковной кассе“. В записи Карпова об этом говорится так: „а) митрополит Алексий сказал, что он считает необходимым предоставление епархиям права отчислять некоторые суммы из касс церквей и из касс епархий в кассу центрального церковного аппарата для его содержания (Патриархия, Синод), и в связи с этим же митрополит Алексий привел пример, что инспектор по административному надзору Ленсовета Татаринцева такие отчисления делать не разрешила; б) что в связи с этим же вопросом он, а также митрополиты Сергий и Николай считают необходимым, чтобы было изменено Положение о церковном управлении, а именно, чтобы священнослужителям было дано право быть членами исполнительного органа Церкви. Товарищ Сталин сказал, что против этого возражений нет“. Подводя итоги беседы, председатель Совнаркома заверил, что Церковь может рассчитывать на помощь правительства»[311].
Сообщение о приеме в Кремле уже на следующий день — 5 сентября — было опубликовано в газете «Известия». Вскоре после завершения встречи владыка Сергий передал властям список священнослужителей, находившихся в заключении. 27 октября он написал еще одно заявление, адресовав его Г. Карпову: «Прошу Вас возбудить перед Правительством СССР ходатайство об амнистии перечисленным в прилагаемом списке лицам, которых я бы желал привлечь к церковной работе под моим ведением. Я не беру на себя решать вопрос, насколько эти лица заслужили отбываемое ими наказание. Но я питаю уверенность, что оказанная им со стороны Правительства милость побудит их (и даст возможность) приложить все свое старание, чтобы показать свою лояльность Правительству СССР и без следа загладить прошлую вину». К заявлению был приложен список на 26 священнослужителей, в том числе 24 архиереев[312]. Почти все они к тому времени уже были расстреляны или погибли в лагерях ОГПУ-НКВД. Уцелевших освободили, но это была очень небольшая часть томившихся в тюрьмах и лагерях священнослужителей.
Здесь, как и во многом другом, надежды Московской Патриархии не оправдались. Целый ряд обещаний выполнен не был. Для И. Сталина оказалось важным, прежде всего, создать видимость благополучия в религиозном вопросе, а за этой ширмой поставить Церковь под жесткий контроль, встроить ее в систему режима своей власти. Неслучайно данную работу он поручил Наркомату госбезопасности. Для осуществления контролирующей роли по постановлению Совнаркома от 14 сентября был создан специальный орган — Совет по делам Русской Православной Церкви при правительстве СССР во главе с полковником госбезопасности Г. Г. Карповым.
Последний с 1940 г. возглавлял 4-й отдел 3-го управления НКВД по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией. Это позволило ему избежать наказания за прошлую деятельность. 1 февраля 1941 г. Военный трибунал войск НКВД Ленинградского военного округа постановил возбудить уголовное преследование в отношении работников Псковского окружного отдела НКВД во главе с Карповым за то, что они «проводили вражеские установки Заковского и Литвина, внедряли их в следственную работу, втянули в преступную деятельность почти всех оперативных работников окротдела и районных отделений, давали прямые установки на фальсификацию следственных дел и этим сами занимались, производили массовые незаконные аресты только по национальному признаку, внедрили фальсификацию протоколов допроса, массовые избиение и стойки в разных позах и другие методы издевательства…». Группа работников отдела была осуждена по этому обвинению, но Карпова спас перевод в центральный аппарат НКВД в Москву[313].
Заместителем председателя Совета стал полковник госбезопасности К. А. Зайцев. В беседе с Г. Г. Карповым 13 октября 1943 г. В. М. Молотов указал ему и уполномоченных Совета в основных областях и республиках подобрать «из чекистов». Характерно, что Г. Карпов некоторое время совмещал свою новую деятельность с исполнением прежних обязанностей начальника 3-го отдела. На его соответствующий вопрос В. Молотов ответил: «Если Ваше должностное положение в НКГБ не публикуется в газетах и не придано официальной гласности, то я считаю возможным совмещение»[314]. Закончил свою карьеру Карпов в чине генерал-майора. И вплоть до середины 1950-х гг. Совет по делам Русской православной церкви находился под опекой всемогущих тогда органов госбезопасности.
Решение ключевых проблем государственной религиозной политики И. В. Сталин оставил за собой. Менее важными вопросами в правительстве занимались В. М. Молотов, а с 1946 г. К. Е. Ворошилов, в ЦК ВКП(б) — поочередно Г. Маленков и А. А. Жданов. Самостоятельная роль руководимого Карповым Совета на первых порах была не слишком значительной. В то же время надо отметить, что относительная внутренняя самостоятельность Церкви в первое послевоенное десятилетие была гораздо большей, чем в последующие периоды. В данных осенью 1943 г. И. Сталиным устных принципиальных указаниях Г. Карпову говорилось: «… б) Совету не представлять собой бывшего обер-прокурора, не делать прямого вмешательства в административную, каноническую и догматическую жизнь Церкви и своей деятельностью подчеркивать самостоятельность церкви; в)… обеспечить соответствующие встречи, приемы, формы общения с Патриархом, которые могли бы быть использованы для соответствующего влияния; г) не смотреть в карман Церкви и духовенства…; е) Совету обеспечить, чтобы епископат являлся полновластным хозяином епархии… право архиерея распоряжаться церковными суммами; ж) не делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и т. п.»[315].
Конечно, самостоятельность Патриархии была сильно ограниченной, но все же в тот период она касалась и комплектования кадров духовенства. Государственные органы еще не видели необходимости в проведении специальной кадровой политики, осуществлении отбора лояльных священнослужителей среднего и низшего звеньев. Служба госбезопасности могла без соблюдения какой-либо законности арестовать почти любого нежелательного священника или архиерея. В отчете Г. Карпова генеральному прокурору СССР А. Вышинскому на приеме в Совнаркоме в конце 1943 г. по вопросу назначения и перемещения священнослужителей говорилось: «Совет имеет предложения: а) Патриарх согласовывает вопрос с Советом только о назначениях, касающихся Синода, епископата и первосвященнослужителей кафедральных (соборов), б) на местах епископы согласовывают вопрос с уполномоченными по делам Церкви только в отношении настоятелей церквей и благочинных; в) назначение всех остальных (вторые священники, диаконы) решается епископатом самостоятельно»[316].
Глубокие изменения в жизни Русской Православной Церкви начались сразу же после встречи в Кремле. Уже 8 сентября в Москве состоялся Собор епископов, на котором 19 иерархов единогласно избрали Патриархом Московским и всея Руси митрополита Сергия. Собор также обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. Митрополит Алексий (Симанский) выступил на Соборе с докладом «Долг христианина перед Церковью и Родиной в эпоху Отечественной войны». 12 сентября произошла интронизация Патриарха, и через неделю в здании бывшего германского посольства, переданного Московской Патриархии, он приветствовал прибывшую из Великобритании делегацию Англиканской церкви во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом.
В сентябре 1943 г. при активном участии Патриарха Сергия вышел первый номер «Журнала Московской Патриархии». Предстоятель также занимался вопросами организации церковной жизни на освобожденной от оккупации территории СССР, подготовкой открытия свечного завода и типографии. Происходило создание отделов Московской Патриархии, епархиальных управлений, открытие храмов. Все это требовало большого напряжения и постоянной заботы.
Уже в сентябре 1943 г. в качестве первоочередной задачи Патриарх Сергий поставил подготовку пастырских кадров для возрождаемых церковных общин. За день до своей интронизации — 11 сентября (по другим сведениям, 8 сентября на Соборе) — он поручил архиепископу Григорию (Чукову), как наиболее опытному богослову-педагогу, разработать проект организации в стране духовных учебных заведений среднего и высшего типа[317].
1 октября того же года владыка Григорий представил обширный доклад «Об организации богословских школ», получивший одобрение Патриарха и Синода. К докладу были приложены тщательно разработанные «Положение о Богословско-пастырских курсах» и «Положение о Богословском институте» с учебными планами с предварительным расчетом расходов на их содержание. В дальнейшем они стали основой «Положения об академиях и семинариях»[318].
В лице владыки Григория, бывшего ректора Ленинградского богословского института в 1920-е гг., устанавливалось преемство новой школы от старой. В своем приветственном слове участникам торжеств по случаю 65-летия возрождения духовных школ «северной столицы» от 9 октября 2011 г. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл подчеркнул: «Как в свое время святитель Филарет Московский стоял у истоков открывшейся в 1809 г. Петербургской духовной академии, так и митрополит Григорий посвятил становлению и развитию богословского образования в возрожденной после Великой Отечественной войны духовной школе всю свою творческую энергию, богатый опыт и знания»[319].
Доклад «Об организации богословских школ» был заслушан 22 октября на заседании Священного Синода, принят почти полностью (исключили лишь упоминание общеприходских собраний из-за невозможности их организации) и представлен в Совет по делам Русской Православной Церкви, куда также сообщили сведения о размерах необходимых помещений и библиотеке. 29 октября представители Московской Патриархии во главе с Патриархом Сергием обсудили с Г. Г. Карповым вопрос об открытии Богословского института и курсов в Москве[320]. После этой беседы в положения были внесены дополнения: введено преподавание Конституции СССР и ограничено число студентов на каждом курсе — до 30 человек в Богословском институте и до 25 — на Богословско-пастырских курсах[321].
В третьем номере возрожденного «Журнала Московской Патриархии» была помещена статья архиепископа Григория «Учреждение духовно-учебных заведений», в которой говорилось: «Вместе с вопросом о Церковном Соборе, избрании Патриарха и учреждении Священного при нем Синода Правительство сочувственно отнеслось к предположениям об учреждении богословских школ для подготовки образованных кандидатов священства. С этой целью, по поручению Святейшего Патриарха, Саратовским архиепископом Григорием был представлен в Священный Синод проект организации богословских школ среднего и высшего типа, одобренный Священным Синодом. По этому проекту в Москве предполагается учредить Православный богословский институт, как высшую богословскую школу, а по епархиям — Богословско-пастырские курсы, как богословские школы среднего типа»[322].
28 ноября 1943 г. Совет народных комиссаров принял постановление об открытии Богословского института и Пастырских курсов в Москве в 1944 г. На следующий день председатель Г. Г. Карпов беседовал с Патриархом Сергием, митрополитами Алексием и Николаем и архиепископом Григорием (Чуковым) относительно некоторых деталей, касающихся предстоящего открытия духовных учебных заведений[323]. В декабре в «Журнале Московской Патриархии» было опубликовано объявление о приеме на Богословско-пастырские курсы и в Православный богословский институт в Москве.