Элизабет на мгновение останавливается, чтобы с высоты полюбоваться Куперсчейзом: крышами, озером, холмистыми лугами. На вершине холма – кладбище, где лежат монахини, в течение сотен лет владевшие этими местами. Поппи, держась позади, тоже замирает, разглядывая этот же вид.
– И что, где-то напортачили?
– Не скажу, что напортачили, но через два дня по определенным каналам пришло сообщение. Мартин Ломакс вышел на связь.
– Да неужели? – удивляется Элизабет, возобновляя прогулку. – Ты продолжай, продолжай.
– Говорят, рвал и метал. «Вы нарушили границы владений, права человека, вопиющая беспардонность – стрельба из всех орудий. Пущу кишки на подтяжки…» Ну, тебе такое знакомо.
– А как он узнал, что это МИ-5?
– Да сотня вариантов. Трудно оставить вещи точно там, где брал, ты же понимаешь. И какой взломщик уйдет, ничего не прихватив? В наше-то время – только мы с тобой, милая.
С вершины холма, где застраивают последний участок Куперсчейза, доносится шум. Дуглас останавливается под старым дуплистым дубом. Похлопывает по стволу.
– Превосходный тайник для связи, а?
Оглядев дуб, Элизабет соглашается. Тайников она повидала много, по всему миру: за расшатавшимся кирпичом в стене, на крючках под парковыми скамейками, в залежавшихся томах в книжном магазине – всюду, где один агент может что-то спрятать, а другой достать, не вызвав подозрений. Это дерево идеально подошло бы, где бы ни понадобилось – хоть в Варшаве, хоть в Бейруте.
– Помнишь то дерево, что мы использовали в Восточном Берлине? В парке? – спрашивает Дуглас.
– В Западном Берлине, но да, помню, – кивает Элизабет. Она десятью годами старше, а память лучше. Эта победа – за ней.
Закончив восхищаться дубом, Дуглас продолжает:
– Так вот, Ломакс орет во все горло, припирает нас к стенке, поскольку нам там быть не полагалось, и он знает, что мы об этом знаем, а потом выкладывает бомбу.
– Бомбу?
– Бомбу.
– Из-за этой бомбы ты здесь и оказался?
Дуглас кивает.
– В общем он, Мартин Ломакс, палит из обоих стволов, перезаряжает и вдруг выдает: «Где мои алмазы?»
– Алмазы?