Прозрачная маска

Иванов наклонился, придвинул к себе сумку, поднялся со стула, немного постоял в раздумье и, проверив ее содержимое, спросил:

— А ты уверен?

Любенов посмотрел на него с таким презрением, что тот посчитал благоразумным быстро ретироваться.

Денев сразу же доложил Нестору о случившемся. В результате Иванов был взят под неослабное наблюдение, а Любенова вызвали к следователю.

— Ты, очевидно, понял, что мы не захотели делать тебя посмешищем в кафе.

— Ничего не понял! — мрачно ответил Любенов.

— Тогда зачитаю, что предусматривает закон за деяния, подобные твоим… — И Нестор принялся искать на столе уголовный кодекс.

— Знаю, знаю! — прервал его поиски молодой человек. — Не забудьте учесть, я обманут.

— Ладно, будем считать, что это так, — согласился Крумов. — Начни все сначала!

— Ну, некоторое время назад мой знакомый…

— Не так! Называй имя, дату, час… Ведь ты же говоришь, что тебе известны некоторые статьи закона, не так ли? И мне хочется сказать, что я рассчитываю на тебя, Любенов! Поверь, я не собираюсь вбивать тебе в голову обыкновенные следственные процедуры, а говорю только правду: от твоих показаний будет зависеть дальнейшее отношение к тебе. Я не предлагаю идти на сделку, ведь знаешь, здесь такое невозможно, не хочу, чтобы ты начал топить всех, кто тебе несимпатичен! Обдумай все и будь прежде всего точным!

Любенов долго разглядывал липу сквозь окно, прежде чем начать свой рассказ. Петр Иванов, по прозвищу Облака, как-то приехал со сборов на Витоше и предложил Любенову продать десять тысяч марок по очень низкой цене, а всю дополнительную выручку оставить себе. Предложение казалось очень заманчивым, можно было заработать немалые деньги. Однако низкая цена несколько удивила Любенова, поскольку он уже знал, что Иванов отличался необыкновенной скупостью. Во внешнеторговом банке он имел вклад и, продавая валюту, буквально обдирал покупателей. Он обычно спекулировал ею в период, когда валюты не было на черном рынке. Объяснение Иванова, что он нашел какую-то состоятельную даму, удовлетворило Любенова, поскольку его приятель питал слабость к пожилым женщинам.

— Как ты думаешь, что он предпринимает сейчас? — спросил Нестор.

— Трудно сказать… Не верится, чтобы он знал, какие у него были деньги, и что он хотел утопить меня, ибо в этом случае и сам погорел бы. Думаю, что он расправится с тем, кто подсунул ему эти деньги. Однако ничего хорошего не вижу, если они и его собственные…

— А что ты сделал бы?

— Я — другое дело! — усмехнулся Любенов. — Верно, десять тысяч — большие деньги, но я немедленно отделался бы от них. По принципу — ничего не знаю, ничего не слышал. После, когда все поутихло бы, вероятно, занялся бы поставщиком…

Именно об этом, о желании преступника избавиться от денег, сразу же подумал Нестор, когда Денев доложил ему о встрече в кафе. Хотя предложение о принадлежности денег и не подтвердилось, следователю надо было выяснить это до конца. Разумеется, они могли и не принадлежать Гильдебрандту, или, наоборот, они были его, но он мог заявить, что нет. Однако Нестору не хотелось гадать по этому поводу, ему требовались доказательства. Поэтому он приказал не спускать глаз с Иванова с его драгоценным багажом.

Нестор еще не закончил разговора с Любеновым, когда получил сообщение, что Иванов вошел в контору фирмы «Джет». Это смутило следователя. И он, не готовый к такому повороту событий, решился на отчаянный шаг и позвонил Нелли Фетваджиевой. Когда она услышала его голос и обрадовалась, он недвусмысленно намекнул ей, чтобы она подслушала разговор шефа с Ивановым… При других обстоятельствах Крумов никогда не поступил бы так.

Рабочий день кончился, и Гильдебрандт уже не ожидал посетителей. И поэтому, когда Иванов вошел в его кабинет, он с неудовольствием встретил незнакомца. Однако хоккеист молча положил перед ним два ключа, расстегнул застежку-молнию спортивной сумки и, наклонив слегка ее, показал содержимое немцу. Удивленный этой примитивной провокацией, Гильдебрандт спокойно поднялся из-за стола.

— Не пугайтесь, господин, я не из милиции, хотя могу и пойти туда. Но делать этого не намерен… Я скромный человек: тридцать тысяч на бочку, но только не из этих денег, — и делу конец!