– Жаль. А вы не позволите мне чисто в познавательных целях ознакомиться с его внутренним устройством?
Служащий усмехнулся, задумчиво поглаживая усы.
– К сожалению, удовлетворить вашу просьбу мы не можем, – объяснил он. – Дело в том, что покупатель, как только расплатился за товар, тут же забрал ключи от него с собой.
– Как мне не везет! – огорчился Джилберт. – Это самый интересный шкаф из всех, какие я когда-либо видел.
– В нем нет ничего особенного, – сказал босс и постучал ногтем по поверхности, – однако это весьма недешевая штука.
– Но, похоже, шкаф давно стоит здесь у вас.
– С чего вы взяли? – удивился собеседник. – Нет, молодой человек, такая продукция пользуется спросом, тем более что мы закупаем ее в штучных количествах.
По-прежнему улыбаясь, он отвел клиента на другую половину склада. Джилберт собирался уплатить чеком, но в последнюю минуту передумал и достал из кармана пятнадцать фунтов наличными. Затем, приветливо попрощавшись, он покинул склад, и дверь за ним снова заперли на засов.
«Я где-то раньше встречал этого человека», – подумал владелец фирмы.
Он возвращался к этой мысли еще не раз, но, несмотря на цепкую память, вспомнил, при каких обстоятельствах видел своего недавнего клиента, лишь несколько месяцев спустя.
Глава 7. Гроза банкиров
В заднем помещении одной из контор Сити сидели трое. Дверь на улицу была заперта, а та, что соединяла комнаты служащих с приемной, – распахнута настежь. Мужчины с аппетитом поглощали завтрак, доставленный из соседнего ресторана, и о чем-то приглушенно беседовали.
Судя по манере держаться, Джордж Уоллис считался здесь самым авторитетным и руководил своими компаньонами. Ему было около сорока лет, среднего роста, склонный к полноте. В его наружности не удалось бы обнаружить ничего примечательного – обращали на себя внимание лишь коротко подстриженные щетинистые усы и иссиня-черные мохнатые брови, придававшие его лицу свирепое выражение. Глаза его выглядели усталыми, как будто его все время клонило ко сну, но резко очерченный подбородок свидетельствовал о незаурядной воле; руки, нервно вертевшие в данную минуту ручку, казались миниатюрными, однако в них угадывались сила и ловкость. Это были руки артиста, истинного виртуоза, искусством которого не переставали восхищаться полицейские всех европейских столиц.
Рядом с ним сидел Каллидино – молодой симпатичный итальянец. Длинные черные волосы делали его облик мечтательным, как у поэта или музыканта, а не у хладнокровного, расчетливого дельца. Между тем миловидный итальянец прослыл самым приземленным и практическим из всего трио, и от него за несколько лет пострадал не один десяток банкиров Англии и Франции, которым только и оставалось, что подсчитывать свои убытки.
Третьего из присутствующих – высокого человека с мясистым розоватым лицом и лихо закрученными усами – звали Перз, и, несмотря на крупные габариты, его отличала поразительная подвижность.
Поскольку Уоллис открыл свою контору, которая, как установил ряд строгих проверок, ничем не отличалась от прочих фирм Сити и, судя по документам, занималась вполне легальным бизнесом, преступная троица не считала нужным таиться от властей. В полицейском управлении Лондона знали, что Уоллис и его подельники «разгрызают» сейфы, как орехи, но доказать это никак не удавалось. Всякий раз Уоллис вылезал сухим из воды и предоставлял столь убедительные доказательства того, что он – честный и законопослушный коммерсант, что местным властям приходилось еще и извиняться перед ним.
В итоге полиция ограничилась наблюдением и предупреждением наиболее солидных банкиров о том, что эти «предприниматели» – взломщики и громилы, и ничего невозможного для них нет. Единственным утешением служила надежда на то, что рано или поздно наглая «тройка» на чем-нибудь проколется и попадет под суд.
– Ну да, – осклабился Уоллис, услышав эти прогнозы. – Замучаются ждать! Правильно я говорю? – самодовольно подмигнул он членам своего «наблюдательного совета».
– Они что, сегодня были тут? – поморщился Каллидино. – Неужели?
– Ага, нагрянули ни с того ни с сего, – ответил Уоллис. – Обыскали наши столы, перелистали все конторские книги, шарили в бумагах. Безобразие!