Нисшедший в ад

Иисуса увели. Синедрион стал расходиться. Было очень поздно. Выходившие члены синедриона бурно, но негромко обсуждали закончившееся заседание. Во дворе дворца было много каких-то людей, гревшихся у костров.

Никодим и Иосиф вышли последними. Свежий холодноватый ночной ветерок дул им в лицо. Они решили пройтись пешком, чтобы немного прийти в себя после заседания. Взяв у одного из слуг светильник, они отправили своих слуг по домам. Никодим тяжело вздохнул. Ему было тошно, он весь ослабел и голова его туманилась от многих обрывочных мыслей.

– Что же это? – воскликнул Никодим слабо. – Нам, наверное, нужно куда-то идти? Что-то делать?

– Мы с тобой уже ничего не можем сделать, – твердо и веско сказал Иосиф.

– Куда Его повели? – не унимался Никодим. – Надо идти туда. Что же это? Ведь Иисус не должен умереть. Он и мне и другим не раз говорил, что не умрет человеческой смертью, а будет вознесен на небо, и многие из теперь живущих не вкусят смерти.

– Его пока до утра повели в караульню, к римской страже. Утром, возможно, суд у Пилата.

– Так надо идти на этот суд! – воскликнул Никодим с новым приливом сил. – Выступить свидетелями, защитить Иисуса. Что делают эти люди? Спаситель стоял у их порога, а они Его не увидели. Ведь это катастрофа! Что же, всё по-прежнему: слезы, войны, страдания, смерть?.. Мы должны что-то сделать!

– Мы ничего не можем сделать, – повторил Иосиф. – Сейчас власть князя тьмы. Это буйствует исконный враг человеческий и мира. Он, только он, вложил в их уста те слова, которые говорили они. Он борется за свою власть над миром. И не нашим разумом понять, какие силы сейчас действуют в войне и какая война идет там, куда живым пока пути другого нет, как через смерть плоти.

– Своим разумом! – воскликнул Никодим. – Своим разумом я понимаю лишь одно: я и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Его.

– И не в твоих это силах, Никодим, – вздохнул Иосиф. – Что мучить себя понапрасну?

– «Понапрасну»?! – негодовал Никодим. – Вот именно, что уже «понапрасну»! В том, что дьявол возымел силу и борется, как ты говоришь, за свою власть над миром, виноваты все мы, каждый из нас. Чему мы научились у пророков? Как только какой народ отступал от Божьих заповедей, дьявол завладевал той землей, и исчезали целые города в стихиях. Когда после смерти Соломона сто семь седьмин тому назад Ассирия завоевала Израиль и разделилось царство наше, нам надо было задуматься о том, что отступили мы от заповедей Божьих. «Опомнитесь, опомнитесь, – кричали нам пророки и Исайя, и Даниил, и Иеремия, – к вам уже идет Мессия. Приготовьте же пути Ему. Иначе погубите и Его, и дело Его, а значит, самих себя: ведь пророк Даниил ясно сказал, что если Христос умрет и в середине седьмины прекратится жертва и приношение, то вскоре Иерусалим будет разрушен. [Пророку Даниилу приснилось два сна: в первом – Христос выполняет Свою Миссию и наступает век святых, во втором – возможность неудачи (смерти) Христа. Жертва и приношение – это служение. – В.Б.] А что мы сделали? До сих пор захлебываемся собственным гневом и кровью из-за того, что мы под пятой римлян, а о Боге совсем и забыли, поэтому и римляне сейчас на нашей земле, поэтому и Христа не смогли узнать. И теперь дьявол отбирает у нас самого дорогого Человека, нисшедшего к нам с небес, чтобы спасти нас. И теперь ждите времен, когда будут «блаженны нерожавшие и сосцами не питающие». Вот тебе и «понапрасну», Иосиф! Что теперь сделаешь?

– Да, ты прав, Никодим, – согласился Иосиф Аримафейский, сокрушенно кивая головой. – Если Он ничего не смог сделать с этим, то нам, обычным человекам, уже и невозможно что-нибудь исправить. Мы все виноваты в том, что родился этот фарисей, и теперь он сидит в синедрионе. Ты запомнил того фарисея, на которого я указал тебе?

– Что? – припомнил Никодим. – Да, я его заметил, постарался запомнить. Странно, что я раньше его не замечал.

– А он давно был членом синедриона, а ты его не замечал. Странно, не правда ли? – отметил Иосиф. – Я и сам впервые, только сегодня, его увидел. Иисус открыл мне на него глаза. Такие люди рождаются крайне редко, а этот – совсем исключение. Единственный в своем роде. Вообще, эти люди держатся незаметно, в тени, и даже горды тем, что другие люди их не видят.

Никодим не понял.

– Как так «не видят»? Он же из плоти.

– Не видят, то есть не замечают.

– Да кто же он?! – воскликнул Никодим.

– Тише, Никодим. Он тот, в чьих руках сейчас воля и мысли глав еврейства и многих членов синедриона; может быть, и воля римских властей. Он играет волей других, как играют мальчишки камешками. Он тот, кто зрением своим и слухом достигает самых темных миров, кто говорит с самим дьяволом. Он знает, что делает, и впитывает в себя темную силу от дьявола. Дьявол сам вливает в него эту силу, и прямыми словами и образами управляет им. Сей фарисей точно знает, чью волю творит. Каиафа кричал в истерике, но он думает, что служит Богу, а этот фарисей точно знает, чью волю он творит и кому служит. И для чего служит.

Никодим был поражен.