Нисшедший в ад

В предпраздничные дни Иерусалим, насчитывающий чуть меньше миллиона жителей, принимал иногда до двух-трех миллионов паломников, стекавшихся сюда из всей Иудеи, а также Идумеи, Переи, Галилеи, Батанеи, Гавлонитиды, Десятиградия. Улицы, площади, переулки были заполнены народом, животными, товарными лотками; в городе был постоянный шум, слагавшийся из криков, разговоров людей, ржания и фырканья лошадей, блеяния овец, мычания волов и телят, игры музыкальных инструментов, песнопений, молитв, речей, споров и ссор. Римские патрули, которые в дни празднеств увеличивались, с трудом прокладывали себе дорогу сквозь толпу и сердито кричали зазевавшимся. Люди смеялись и обнимались, толпились и ругались, предлагали товар и отчаянно торговались. Праздники выливались и за пределы города: на Елеонской горе у двух могучих кедров, купавших вершины свои в глубокой синеве неба, устраивалась ярмарка. Но и в такие дни местом покойным, несуетным, где можно было прогуляться по дорожкам, отдохнуть от городского шума и послушать песни соловьев, был Гефсиманский сад.

По Иерихонской дороге Иисус, Его ученики, которых было уже числом восемьдесят один человек, женщины и мужчины, следовавшие за Иисусом, пришли к стенам Иерусалима. Было утро – солнечное, весеннее, теплое, яркое. Иисус долго стоял на небольшой площадке на Елеонской горе и смотрел на каменное скопление строений, обнесенных высокой толстой стеною, и буйную зелень Гефсимании у подножия горы. Наконец Он сказал Своим ученикам, которые были с Ним в ту минуту: «Идемте». Они спустились вниз по отлогому склону, где была узкая тропинка, петлявшая меж камней, перешли Кедронский поток, и по дороге меж гробниц вышли к Золотым воротам. Тут Иисуса и учеников Его немного задержала большая отара овец. Погонщики сердились, пихали и хлестали овец, так как те шли медленно, громко блеяли и стремились разбежаться. Иисус нахмурился, но ничего не сказал погонщикам и терпеливо ждал, когда можно будет войти в город. Нахмурился Он потому, что знал почему так беспокоились овцы. Этих овец гнали в Храм, чтобы их продать как жертвенных животных. Когда ворота стали свободными, Иисус вошел в город и осмотрел Храм, находящийся тут же, по правую руку. «Какая нелепая архитектура», – произнес Иисус вполголоса. С Ним было несколько учеников; другие ученики, а также женщины задержались на ярмарке на Елеонской горе и в гефсиманском селении Виффагии, чтобы приготовить все необходимое для пребывания в столице. Иисус, Петр, Иоанн, Иаков, Андрей, Матфей и Филипп вошли в Храм.

Храм был заполнен людьми. В первом дворике женщины стояли в специально отведенном для них месте, огороженном деревянным заборчиком, а мужчины толпились на свободном пространстве: они слушали какого-то оратора, который кричал что-то сердито в толпу, размахивая сжатым в правой руке свитком пергамента. Под большими арками было отведено место для торговых и меняльных лавок. Здесь вовсю шла торговля, и торговцы и покупатели мало внимания обращали на оратора. Иисус и ученики Его прошли дальше и через другие дворики, где также выступали ораторы, прошли к месту у входа в Скинию собрания, где устроен был золотой жертвенник. Иисус, взглянув на это место, побледнел. Плиты под жертвенником потемнели, были грязно-бурого цвета от проливаемой здесь крови. Золото жертвенника теперь было обрызгано свежей темной и ярко-красной кровью, стекавшей тонкими ручейками по стенкам. Ею же был обрызган и мраморный пол. В воздухе стоял тошнотворный запах пролитой крови. К жертвеннику стояла очередь, и при каждом из стоявших в ней было две-три овцы, козлята, тельцы или голуби в клетках. Люди надеялись омыть чужой кровью свои грехи или освятить ею свою радость. У животных глаза были влажные от слез, они беспокоились, кричали, порывались убежать, голуби тревожно бились в клетках. Служитель Храма в залитой кровью одежде и с большим ножом поджидал следующего. Мертвых животных с растерзанной шеей тут же подхватывали два-три служителя и куда-то уносили. Эти жертвы были ужасны: животному перерезали горло и выпускали всю кровь его из хрипящего и умирающего, наполняли чаши и относили их за завесу в святилище.

Когда священник взмахнул рукой, чтобы чиркнуть ножом по горлу очередной жертвы, Иисус схватил его за руку, остановив ее смертоносное движение. Присутствующие здесь и видевшие это, ахнули от удивления. Священник был крупным, сильным мужчиной, его обнаженные по локоть руки были толсты и мускулисты. Он в недоумении поглядел на Иисуса. Их взгляды встретились. Они некоторое время глядели в глаза друг друга. Нежная белая рука Иисуса сжимала запястье бревноподобной руки священника. Наконец в глубоко посаженных глазах священника мелькнул испуг, смешанный с недоумением, его пальцы судорожно разжались и нож, звякнув, упал на жертвенник.

– Не надо, – тихо сказал Иисус, отпустив руку священника. – Ибо диаволу служите, проливая кровь, сами себя губите. И о вас сказано у Исайи: «ваша ноша сделалась бременем для усталых животных».

– Я исполняю лишь то, что повелел нам Господь, что записано в книге Левит, – ответил священник. – Кто Ты?

Народ, находящийся в Храме, привлеченный скандалом, столпился вокруг.

Здесь нужно сказать, что со стороны Иисуса и Его учеников никаких криков, никакого бунта не было, а также не было никаких бичей, как впоследствии описывали происшедшее торговцы и служители Храма.

– Я Тот, Кого послал к вам Отец наш Небесный, – ответил Иисус. – Разрушьте этот Храм, который вы превратили в вертеп разбойников, и Я в три дня воздвигну новый, чистый и светлый Дом Отца нашего.

Иисус говорил тихо, но Его голос был слышен во всем Храме в наступившей тишине. Даже животные вдруг притихли.

– Кто позволил вам устраивать здесь торговлю? Кто позволил вам обратить Дом Отца нашего Небесного в бойню? Заберите животных, уберите торговлю, уберите деньги и выйдите из Храма.

– Он говорит как власть имеющий, – послышался шепот в толпе.

– Кто Он?

– Этот Храм строился сорок шесть лет. Как так, «в три дня»?

Но понемногу люди с животными, приготовленными для жертвы, стали отступать. Торговцы и менялы тоже, как бы устыдившись, стали убирать столы свои и собирать деньги, не понимая, что с ними происходит и почему так воздействует на них голос и весь облик Незнакомца. Рядом с лавками расхаживал Петр, торопя растерявшихся торговцев.

– Давай, давай, борода, пошевеливайся. Храм не то место, которое можно поганить такими делами, – басил он.

Торговцы и менялы второпях роняли деньги, опрокидывали, случайно зацепив их, столы. Скот ревел, пугался и разбегался. Уже потом возникла в воображении торговцев картина бунта; врезались в их сознание и слова о разрушении Храма; опрокинутые столы, рассыпанные деньги, испуганные животные, разлетевшиеся голуби – весь вдруг поднявшийся шум и гам привели их к уверенности, что был и бич, которым их разгоняли. В этот бич и торговцы, и менялы, и служители Храма поверили настолько, что они могли поклясться Престолом Божьим, что видели его.

Когда Иисус в сопровождении Своих учеников направился из находившейся поблизости от Храма купальни Вифезда в купальню Силоам или «С неба дар», так переводилось название купальни с древнееврейского, первые жалобы уже поступили в синедрион. Потревоженный по случаю происшедшего первосвященник Иосиф Каиафа был озадачен и растерян. Послав туманную и тревожную записку своему тестю, в которой он умолял его о встрече и мудром совете, Каиафа приказал служителям Храма все разузнать о Пришельце и перевернуть все архивы, дабы разыскать имеющиеся о Нем сведения. В тот же день был схвачен слепорожденный, ставший зрячим, и многие другие люди, которые видели Иисуса, говорили с Ним или которых Он исцелил. В архивах были найдены сведения о месте рождения Иисуса, месте Его проживания, о Его земной семье, а также были извлечены многочисленные уцелевшие жалобы фарисеев и священников из других городов и селений. Этим жалобам почему-то нерадивые, обленившиеся служащие синедриона не дали ход и не доложили о них Каиафе, считая все это делом пустым, несерьезным, а Иисуса одним из сумасшедших, которых в Израиле и Иудее немало. Анна, который согласился встретиться с зятем во вторник за ужином, очень лукавил с Каиафой в тот вечер. В отличие от своего зятя, почивавшего на лаврах, Анна имел достаточно своих осведомителей по всему Ханаану, а также Финикии. Несколько месяцев тому назад первые сведения об объявившемся в Галилее Мессии поступили к Анне. С тех пор Иисус и Его ученики находились под наблюдением бывшего первосвященника, оберегавшего свою неформальную власть в Иудее. Но перед Каиафой Анна решил разыграть неосведомленного в этом вопросе человека. Играл он, конечно, свою роль даже не вполсилы, а в четверть силы, зная, что теперь встревоженный да и обычно невнимательный и рассеянный Каиафа, твердо и наивно верующий в Закон, что не подобает истинному саддукею, и верующий в высокое предназначение иудейского народа и его прямую дорогу к ведущей роли в ряду других народов, не обратит внимания на некоторые слова, обороты и поведение. Действительно, Каиафа не обратил внимание на некоторые слова тестя, из которых явствовало, что он осведомлен об Иисусе куда лучше, чем желает представить. Например, слова его о том, что Иисус знает хорошо Закон и пророков, были произнесены им до того, как сообщил о том же не заметивший этого Каиафа или, например, то, что Анна знал, что говорил Иисус о государственной власти и вообще о государствах, а также о богатстве. Даже потом, когда Каиафа лежал в приготовленной для него комнате на ложе в темноте, обдумывал все случившееся, дальнейшие свои действия и вспоминал разговор с тестем, он так и не припомнил этих фактов и был уверен, что он первым принес тревожную весть Анне.

Надо сказать, что у престарелого бывшего первосвященника было особое отношение к предсказанному пророками Мессии. О Законе, вере, иудейском народе мало заботился Анна, вернее, совсем не заботился. Единственно, что было для него ценным и важным, – это власть. Вначале его еще волновало продолжение династии первосвященников Воэтузим, которая правила в Иудее около полувека. Именно тогда, когда был установлен протекторат Рима, почти шестьдесят лет тому назад, Симон, сын Воэта из Александрии, был возведен в первосвященническое достоинство влюбленным в Симонову дочь, прекрасную Марианну, Иродом Великим. Теперь же его заботила только его личная власть. Поэтому приход даже настоящего Мессии, посланного Самим Богом, был не желателен для Анны. Пусть Мессия придет как можно позже, пусть придет во времена, когда не будет в живых самого Анны, пусть не мешает Анне. Но если Таковой придет, Анна, не смутившись ни на секунду, вступил в борьбу за свою власть даже и с Богом. Но все это сентиментальный бред, который даже не к лицу Анне. Он уже давно не верил в Бога, не верил он и в Мессию. По его глубокому убеждению, никто не должен был прийти, никто не должен был помешать ему, а если и объявляются какие-то мессии, то это либо дошедшие до безумия религиозные фанатики, такие как Иуда Галилеянин, либо мошенники, играющие на вере и упованиях народа, такие как этот Иисус. И тех и других нужно переиграть, и от тех и от других нужно избавиться. Анна уже пять месяцев следил через своих тайных осведомителей за Иисусом, но пока слабого места Его не мог найти, и это его приводило в бешенство. Иисус на выпады отвечал остроумно, а также ссылался на иудейских пророков в подтверждение слов Своих и действий, Его любил народ, шел за Ним и слушал Его, восхищаясь Им и веруя, что Он – или Мессия или один из воскресших пророков. Даже происшедшее в Храме не давало в руки Анны ничего, ибо действия Его соответствовали словам многих пророков, таких как Осия, Иезекииль, Иеремия, Исайя, Даниил, да и самая торговля в Храме была делом не законным. Но то ли вино из винограда Изреельской долины было особенным, то ли наступила такая минута озарения, но Анна наговорил такого Каиафе, что, когда прошло некоторое опьянение и Анна уже на трезвую голову припомнил весь разговор и хорошенько проанализировал свой внезапно придуманный за ужином план, то он и сам на себя подивился, как он не додумался до этого раньше. Словно кто-то незримый пришел и все факты и мысли в голове Анны разложил по порядку и нашептал ему по секрету весь план. «Если бы существовал Бог, то, можно было подумать, что Он Сам против этого Мессии. Но так как Бога нет, то значит, я – гениальнейший ум, – думал Анна, радостно потирая сухие руки. – Как все это я ловко придумал!».

Совсем другие мысли томили в ночь вторника первосвященника Иосифа Каиафу. Какое-то сомнение затаилось в груди его. Не безразличны (так он думал) для него народ иудейский, вера его, Закон его, и сам он вместе с народом ожидал Мессию. Не одна жажда власти толкнула Каиафу на первосвященство. Он искренне думал, что он призван Самим Богом Яхве к власти над иудеями, чтобы спасти свой народ. Именно он, Иосиф Каиафа, в силах сделать дорогу к счастью народному и прямой и короткой. Потому-то Каиафа так и тревожился за свою должность, потому так раболепно заискивал у римлян, чтобы им не пришло как-нибудь в голову лишить его власти, через которую он имеет возможность осчастливливать народ, призванный к власти над всеми другими народами. И когда придет Мессия, посланный от Бога, Он придет к Каиафе-первосвященнику, обнимет его в радости и будут они вместе, Мессия и Каиафа, править не только иудейским народом, но всеми народами мира, которые узнают, наконец, как велик народ, Бог которого Яхве, – и поклонятся ему и Богу его.