Мать не отозвалась. Крапива так и покоилась в углу прихожей, рядом с ней валялся березовый хлыст без единого листочка. Артём, недолго думая, бросил около ветки и пустую тубу – все равно кто-то убирать здесь будет, и ее заодно выкинет.
После сунулся в кухню. Дверцы шкафов раскрыты, ящики выдвинуты. Несколько вялых листиков возле холодильника, на плите. И никого. Заглянул в ванную комнату, там матери тоже не было. Усмехнулся, заметив листочки вокруг унитаза. Прошел в гостиную. В ней у стен тут и там лежали листья, а над кошачьими лежаками и вовсе будто листопад прошел.
Мама с закрытыми глазами сидела на диване, откинув голову на спинку. Её взлохмаченные долбежкой волосы напоминали космы старой колдуньи из сказки ужасов. В них торчало несколько увядающих листиков, потому сходство было поразительное.
Артём не хотел маму беспокоить: она не любила, когда отдохнуть мешают. В целом, он слабо представлял, как себя с ней вести из-за частых смен ее настроения, предугадать которые не представлялось возможным: вот она разговаривает спокойно, но узрев или узнав что-то для нее неугодное, за долю секунды делается свирепой. Но после недолгого раздумья Артём все-таки решился ее потревожить, но нужно было ведь выяснить, что она знает. Дожидаться, пока сама расскажет, терпения не хватит. Да и Дашка просила про Настькину мать выяснить…
«Тихонечко спрошу что-нибудь. Если и правда спит – то не ответит. Тогда просто уйду, и делать больше ничего не буду, мне ж лучше».
– Мам? – осторожно обратился он, стоя посреди комнаты.
– Ох, как мне тошно… – простонала мать и открыла глаза. Взгляд ее скользнул по майке сына, выпачканной пластилином, и шортам. – Что так долго? Все сделал?
– Да. Я только хотел спросить… – неуверенно произнес он и, глубоко вздохнув, пробормотал на одном дыхании: – А здесь тоже нужно окна мазать? У меня горчица кончилась.
– А ты хорошо все сделал?
– Угу… – потупил взор он.
Мать отбросила лежащую на лбу взъерошенную прядь. Смягчилась, ей как никогда хотелось верить сыну. Хоть он и безалаберный, но она так устала…
– Ну, если кончилась… Тогда просто ложки и вилки разложи. Хватит и этого.
Артём послушно направился к окну. Просунул руку за невесомый тюль и положил на подоконник ложку. Подошел ко второму окну, оставил вилку, на подоконнике третьего еще одну вилку. Мама приложила ладонь к лицу, вновь запрокинула голову и закрыла глаза.
Тёмка вернулся в кухню. Закончив раскладывать, положил лишние столовые приборы, вымазанные в подсыхающей массе, на полку с какао. Глянул на руки.
«Помыть, что ли…»
После ухода брата Даша, сидя в кресле, без интереса читала через телефон в интернете все, что попадалось. Вымазанные Тёмкой салфетки лежали на столе, спрятанные внутри комканого листка бумаги. Пушистые негромко шушукались под кроватью. Через пару минут перешептываний, переросших в приглушенную перепалку, Матвей вылез, и выглядел он каким-то подозрительным. Вспрыгнув на кровать, он принялся с особым усердием вылизываться, так нещадно надраивая шерсть, словно чувствовал себя искупавшимся в грязи – лишь благодаря чуду волоски клочьями не оставались на языке. Фокс выбрался вслед за полосатым и, вскочив на постель, вальяжно развалился у изголовья.
– Т-такк оттк-кудда тты зн-найешь, гд-де жживвет эт-та челловвечесск-кайа оссоб-бь? – Секрет брата с каждой минутой все сильнее волновал серого, вытесняя остальные мысли, представлялся едва ли не великой загадкой всемирного масштаба.
Матвей отнял ротик от пышного хвоста. Несколько секунд он в нерешительности потоптался со склоненной головой, потом свернулся к Серому задом. Фокс, не собираясь оставлять молчуна в покое, встал, подошел к строптивому уверенной походкой.
– П-почем-му нне хоччеш-шь говвор-ритть?
Даша шикнула на Фокса. Кот покорно качнул головой, но любопытство его только нарастало. Матвей пропустил нависшего брата мимо глаз. Потянулся, выгнув спинку. Потом спрыгнул на пол и лег возле стены. Серый, раззадорившись еще больше, соскочил с постели и направился к нему.