Полнолуние

В этот момент вертолет неожиданно взорвался ослепительным шаром воспламенившегося горючего, разлетелся кусками обшивки и ошметками человеческих тел.

— Кретины, они сошли с ума! — закричал Николь, вцепившись пальцами в приклад автомата.

Мяскичеков хмуро наблюдал за падающими на землю горящими обломками. Отблески пламени играли в его воспаленных глазах, будто огонь шел изнутри, из его памяти. Неожиданно, как в театре, зазвонил телефон. Все вздрогнули. Фромм полез куда то в угол, разгреб завалы пустых картонных коробок и извлек полевой телефон допотопного образца. Он приложил трубку к уху и сквозь треск помех услышал голос Фритца:

— Эй, это я, Хольм. Я в южном секторе… У меня все тихо, но напротив тоже сидят бандиты. Выйти наружу не дают. Зато, пока я сюда шел, обнаружил спящего парня. Он стерег дверь, за которой я нашел маленький арсенал. Оружие, правда, сорокалетней давности, но вполне исправно. Я навьючил на парня одну бандуру и уже пристроил ее у себя, вот послушайте!

— Эй, Хольм, ты что, спятил там, в катакомбах?! — заволновался Фромм, стуча по отключившемуся телефону. Где то жахнул отрывистый минометный выстрел и запела, удаляясь, мина. Послышался мощный разрыв.

— Это «стодвадцатимиллиметровка». Я узнаю характерный вибрирующий звук стабилизаторов. Хорошая штука. Ну ка, Хорст, вызови мне нашего артиллериста! — повеселел Манфред.

Он слабо себе представлял, как можно использовать миномет, находясь внутри бункера, но Фритц как то выстрелил. Фромм безрезультатно дергал клавишу аппарата, а над лесом, удивленно затихшим, беспрерывно грохотали минометные разрывы.

Фритц отводил душу. Мяскичеков тревожно прислушивался к минометному огню, не понимая сути происходящего. Он уже перебрал по два раза оба своих автомата, вычистил копоть из стволов, от нечего делать перезарядил магазины, проверил запалы гранат и теперь с противным визгом точил свой нож о кусок бетона, зажатого между колен. Спецназовец был предельно собран и сосредоточен, будто ему через секунду предстояло шагнуть за борт самолета и понестись к земле в затяжном прыжке.

— Алло, это Хольм. Ну как? — опять заработал телефон.

— Почему с тобой не соединяет? — Фромм прекратил щелкать клавишей.

— А черт его знает. — весело отозвался Фритц.

Через пятнадцать минут, заперев в одном из помещений охранника, проспавшего у оружейного склада всю атаку, и еще одного боевика, плутавшего по подземелью с простреленным легким, Манфред и Фромм уже пристраивали в амбразуре расконсервированный крупнокалиберный пулемет МГ 40. Мяскичеков, кряхтя, таскал пыльные ящики с патронами, ручными гранатами и пустые, в упаковках, скатки пулеметных лент. Николь пристроил возле себя машинку для их набивки и вовсю крутил ручку, подсыпая свободной рукой в большую воронку горсти патрон. Он чем то напомнил Манфреду домохозяйку, проворачивающую фарш на котлеты. Фритц бегал туда сюда, сокрушаясь по поводу того, что в кровле северного крыла центрального бункера нет дыры, как у него в южном секторе, через которую он изредка палил из миномета. В конце концов Манфред отправил его искать проход к огневой точке напротив центрального входа. Через некоторое время Фритц замахал оттуда носовым платком. Все шло как нельзя лучше, вот только вся ситуация в целом была, как выразился бы Татаринов, «туши свет».

Несмотря на то что Николь изрешетил из пулемета все пространство перед собой и несмотря на умелую тактику коротких перебежек спецназовца и снайперский огонь Фритца по амбразурам северного бункера, боевики прочно контролировали окрестности, а система их огня, то ли случайно, то ли в результате чьего то умелого руководства, представляла собой абсолютно непреодолимую преграду.

По крайней мере, днем.

Фромм, который пытался под заградительным огнем выскочить из «Логова», вернулся с простреленной левой рукой. К счастью, кость была не задета. Мяскичекова тоже пару раз зацепило шальными пулями и слегка контузило. И хоть он не подавал виду, раны на его ноге и предплечье болезненно кровоточили… Манфред же разодрал до мяса колено, неудачно упав на кусок арматуры, торчащий из земли.

После скудного обеда, состоящего из куриного паштета, зеленого консервированного горошка и остатков хлеба, найденных в бункере, настроение у всех упало.

Над «Логовом» стояла гробовая тишина. Только потрескивали балки горящих бараков и с вкрадчивым шелестом падали с деревьев обгоревшие ветви. Мяскичеков, кривясь от боли, отнес несколько банок консервов и пачку сигарет боевикам, запертым в одном из помещений северного сектора, и опять взялся точить свой тесак. Николь, приняв лошадиную дозу пектазола, дремал, уткнувшись в приклад пулемета. Фромм маялся рукой, бережно качал ее, как младенца, дуя на опухшие от тугой повязки пальцы. Манфред дежурил у амбразуры, иногда брал трубку телефона и угрюмо слушал доклады Фритца из южного сектора. Тот уже успел натаскать в каземат, где хранилась электроника, несколько ящиков мин и гранат и, закрепив среди них противопехотную мину, протянул от нее прочный шнур к себе в сектор.

Отрезанные от всего мира, сидящие среди заболоченных Ковельских лесов, укрытые старыми обветшалыми укреплениями Второй мировой войны, они как манны небесной ждали сумерек.

Ждали, почти не двигаясь, но каждый был готов в любую минуту броситься на отражение штурма или в прорыв. Они нашли бензин и опять запустили дизельный электрогенератор. «Шарповский» телевизор еле дышал сквозь полосы помех, постоянно переключая каналы, они смотрели то какой то съезд с гигантским профилем Ленина за спинами президиума, то пресные мультфильмы и учебные программы испанского языка. Они убивали время, они ждали. А время работало против них.

— Черт побери, почему они не уходят, эти еханые блатари! — устало злился Мяскичеков, заползая в бункер после очередной неудачной попытки прорваться сквозь простреливаемое боевиками пространство.