Толстая Маша уже в старшей группе детского сада. Ей скоро в школу.
А Ване четыре года, и он меньше ее раза в три. Но он уже знает, что мальчик, и ходит с пластмассовым пистолетиком: – Пух! Пух!
Он и Машу расстрелял! Но та обиделась и пистолетик забрала.
– Отдай, дура! – кричит Ваня и прыгает вокруг огромной Маши, словно лилипутик.
– Допрыгнешь, тогда отдам, – флегматично басит Маша, подняв над головой пистолетик.
– Отдай!…. Отдай, нехорошая! – колотит ее Ваня в районе коленок: – Отдай! А то, как наподдам!
В качестве эпилога два рассказа для пап и мам
Дед
Я сидел перед дедом и читал книгу. Он сидел почти слепой и глухой, мучимый разными недугами и ужасно дряхлый.
И так я читал, а он молчал и о чем-то думал. Тихо и мерно тикали часы, стрелки которых медленно приближались к цифре пять. Рано смеркалось. Январский снег пышными шапками белел на крышах, пригибал ветви деревьев к земле. Очередная зима очередного 2001 года, наверное, мало отличалась от зимы 1890года – природа не любит быстрых перемен, хотя человек и тешит себя самодовольной надеждой изменить все и вся по своей прихоти.
Я вновь посмотрел на своего деда. О чем он думает стоя на пороге вечности, отчего больной, слепой, глухой и немощный цепляется за каждый день жизни? Какая трагедия разыгрывается внутри него!? Ведь впереди его ничего не ждет, в этой жизни у него нет будущего, а нереализованные мечты уже никогда не свершатся! Да и разве можно о чем-либо мечтать в 92 года, разве только о волшебно вернувшейся молодости, о грядущем бессмертии и воскрешении.
Страшно когда нет будущего! Когда есть лишь прошлое! Когда осознаешь что твоя жизнь на излете и ничего не в силах удержать тебя в этом прекрасном полном красок и звуков мире.
Дед пошевелился, заерзал на своем кресле и заговорил о былом. Его лицо озарилось радостью воспоминаний. В них он был молод, как и весь окружавший его мир, а на стариков и их странные горести он тогда не обращал внимания. Он просто их не замечал и не задумывался. Своя старость казалась такой далекой и нереальной, а жизнь бурлила столь заманчиво и волнующе, что хотелось отдаться ей полностью.
Я смотрел на деда и вдруг подумал – нас разделяет каких-то полметра стола, мир по-прежнему молод и прекрасен, жизнь столь же бурная и счастливо несчастливая, как и двести лет назад! Мы сидим рядом, но между нами пролегла невидимая граница времени. Его песочные часы давно перевернуты, его друзья давно умерли, – вымер без преувеличения почти весь земной шар, все человечество в ногу с которым он прошагал свою длинную дорогу жизни. Давно лежат в земле его одноклассники, и все с кем он встречался в ранней юности!
Все его даже лучшие воспоминания, будь то воспоминания о первой любви, о дружбе – это воспоминания о людях ушедших, – их уже нет! Весь его мир воспоминаний наводнен призраками и даже если услужливая память перевернет в этом мире все с ног на голову, некому будет опровергнуть явную нелепицу.
Я взял лист бумаги и записал эти мысли, а дед продолжал бубнить о своем, о том ушедшем в небытие времени.
А я подумал. Вот сейчас я встану, оденусь и уйду. Выйду на полные народа улицы и буду жить, так как умею и сколько мне отмерил бог, но я молод и полон надежд, во мне не перегорели стремления и мечты, я надеюсь на лучшее, и жду от жизни и людей только хорошее.
Я уйду и забуду на время о деде, занятый своими делами, своими проблемами. Я уйду в яркий красочный мир, хлопнув дверью, сбежав по лестнице на обледенелый тротуар, вздохну морозным воздухом наполняясь весельем,….а он останется! Сгорбившись в кресле, слепой и немощный он будет витать в тумане воспоминаний. Его слепые глаза вновь зажмурятся от яркого летнего солнца, от плещущегося у ног моря! Вновь сердце радостно сожмется от встречи с молодыми друзьями, от счастья, что все еще впереди!
Но, вернувшись, вынырнув из глубин своей памяти, он вновь ощутит себя несчастным, стоящим на пороге смерти никем не понимаемый и никому не нужный старик.
Трудное решение или собака монстр