— Звали, — лениво поправил Вис.
— Очень звали! — подтвердил Мелкий.
— Но она же отказывалась! — Морис оскорбился так, как будто ему открыли, что медовые леденцы не на берёзах растут, а ст
Я покосилась на бельчонка. Лежит с невозмутимым видом, ногу на ногу закинул, мерно посапывает… Сама невинность! Вот точно что-то задумал!
— Меня кое-кто переубедил.
— Угу, — добавил рыжий, не снимая шляпы с лица, — красавчик, обаяшка, с обворожительной улыбкой…
— И невыносимое трепло! — добавила я.
— Не без этого.
Я зябко поёжилась, застегнула куртку, в который раз порадовавшись, что вообще догадалась её с собой взять. Раздражение и сожаление, что ввязалась в авантюру, не покидало меня ни разу с того мгновения, как стражник у Холмищенской стены походя махнул рукой и крикнул нам вслед:
— На обратном пути загляни к матушке моей! Что-то редька не всходит у неё, просила заговорить!
— М-м, — невнятно отозвалась я тогда. Редька у них, вишь ты, не всходит. И что, ещё сто лет мне ту редьку заговаривать? И как отрезало. Отвернулась от ворот и больше не оглядывалась. Однако сожаление не уходило. Как и уверенность в том, что ни за какие деньги больше не вернусь.
Я не прощалась. Не с кем прощаться в Холмищах. Знала всех и каждого, помнила ещё детьми, а прощаться — не с кем. Кроме, пожалуй, бабуленьки, на которую после рассказа Виса я обозлилась сильнее, чем пока она была жива. Пожалею, ещё ни раз пожалею, что не дошла напоследок до кладбища, не поклонилась Камню и не сказала доброго слова. Камню… Тому, который со временем должен был бы прижать и мою грудь, дабы мёртвая ведунка не досаждала живым. И меня бы закидали землёй дети тех, кого я знала детьми, и, поплевав и провернувшись вокруг оси, заспешили бы домой. Я знала, что так случиться. Ждала, как уже свершившееся.
И вдруг… Ярким росчерком, искрой огня в моей не-жизни полыхнул рыжий воришка. И спалил к праотцам полотно жизни с привычным узором. Что теперь-то? Ткать новое? Из каменистой дороги, порывов ветра и колючих придорожных трав? Или… тьфу на него, на то полотно! Без меня соткут. Для других.
Нет, не стоило заходить на кладбище. Испугалась бы неизвестности, передумала, осталась… И неизвестно, как долго потом жалела бы. Собственно, жалела бы я и так и эдак. Теперь вот проклинала своё безрассудство и яркое, но не дающее привычного тепла, солнце.
Я шмыгнула носом и сощурилась на светило. Мы приближались к горам, к племенам суровых здоровяков, у которых не росло пшеницы и которые с радостью скупят у ушлого возницы те перележавшие зёрна, мешки с которыми тащили его несчастные волы. Солнце здесь было другим. Ниже, но холоднее. Резало глаза, заставляя плакать, а ветер довершал дело, заволакивая их каменистой крошкой.
— Нет, всё-таки я хочу на юг, — решила я. — Насмотрелась я ваших гор, достаточно. Не моё.
Но об одном умолчала: каменистые склоны, искусанные тенями, навевали нехорошие мысли. Воспоминания, которые я не хотела ворошить. И эта причина перевешивала чашу весов, которую оттягивали ветер, пыль и холод.
Вис согласился легко, точно и сам не слишком жаждал нырять в неприветливые пейзажи:
— Хорошо, завтра отправимся на юг.
— Почему завтра?
ebooksa