Отклониться я не смогла, а руки были заняты, поэтому, когда на лоб легла изящная тесёмка очелья, не воспротивилась.
— Ты чего это? — я скосилась, но, разумеется, ничегошеньки не рассмотрела. — Опять украл?
— Сказал же, к глазам пойдёт, — он пристроил убор, заправил за него несколько прядей. — Ты всё время волосы с лица сдуваешь. Так всяко удобнее, — пробормотал и торопливо отвернулся. — Глянь-ка! Что это у нас там? Эй, мужик, чего орёшь?
Зазывала с готовностью наклонился, мазнув пером по пыли мостовой.
— Да вот кричу, народ запутать хочу! Собирайся поскорей, подходи — не робей!
— Тут и так не протолкнуться, какое подходи? На плечи, что ли, к тебе взобраться?
— А чтобы и не на плечи! Влезай, коли усидишь! На плечах-то всяко проще удержаться, чем на спине у нашей скакуньи!
Два дурня! Зубоскалят, обмениваются колкостями. А я стояла, сжимая проклятую тыкву, ощущая странную тяжесть и… свободу на голове. Точно окольцевал, чтоб тебя!
Разобравшись, по какому поводу шум-гам, вор разочарованно присвистнул:
— Тю! Кабы для дела зазывал! — упёр руки в бока, притопнул стопой, как кот, подманивающий несмышлёного котёнка кончиком хвоста. — Это ж игры детские!
Зазывала так оскорбился, что едва не сверзся с простенького временного плетня, которым обнесли кусок площади в десяток маховых. Вдоль заборчика, беспокойно топая, храпя и кося лиловым глазом на улюлюкающую толпу, носилась норовистая кобыла.
Эта развлекуха случалась у нас едва ли не каждую весну. Коневоды, что побогаче, и без повода любили прихвастнуть каждый своим стадом, а сейчас, перед гоном, в преддверии случек, самое то показывать товар лицом. А заодно хвостом и копытами. Наиболее расторопный (и заодно щедро умасливший городничего) купец арендовал на несколько дней кусок рынка. Иной раз просто выгоняли табун, дескать, полюбуйтесь, какие красавцы! Бывало, что оставляли для зрелища жеребцов, чтобы померились силами зрителям на потеху.
На этот раз сделали веселее: выпустили молоденькую, необъезженную, паникующую от такого количества народу лошадку. Вызвавшемуся смельчаку полагалась успокоить да оседлать животинку. Одолеешь, — забирай себе. Хоть продать, хоть под плуг (я только посмеивалась от наивности балагура: скаковую животину да под плуг, придумал тоже!).
Что не удивительно, дураки на халяву сыскались, да не единожды. Двое сидели, прислонившись спинами к плетню, по нашу сторону. Одни зажимал булькающий кровью нос, второй придерживал шатающиеся зубы. Удальцы то и дело обменивались ругательствами в адрес кобылы и пустомели-перьеносца, сулившего обоим золотые горы. Бутыль с горячительным, знамо дело, тоже друг дружке передавали. Как без бутыли в таком деле? Коняшка, пробегая мимо парочки, ехидно всхрапывала и взбивала задними ногами особенно высокое облако пыли.
— А что, паря, сам бы попробовал! — знай балагурил кричальщик, размахивая цветным пером в шляпе, как знаменем, и привлекая им ещё больше внимания. — Али ты только языком молоть горазд?
Вис напоказ зевнул:
— А на кой мне необъезженная кобыла? Куда её потом, меринам хвастать? В городе и спокойную-то деть некуда. За постой только лишний раз платить.
Перо мазнуло по самому кончику конопатого носа.
— Так бы сразу и сказал, что не по зубам лошадка, — зазывала многозначительно подмигнул мне. — А то запрячь запрягут, а как ехать, то им телега скрипит, то оглобля не встала. Так я говорю, красотка?
Я равнодушно скривилась. Тоже мне развлечение, оглобли обсуждать! Померяйтесь ещё, у кого они длиннее да крепче держатся! Да ещё дедок какой-то пыхтел над ухом, тёрся рядом, любопытно выглядывая из-за спины. На что глазеть-то? Лошадь как лошадь!
ebooksa