Наследная ведунка

22
18
20
22
24
26
28
30

Вис едва отскочить успел, но не стал жаться к плетню в попытке перепрыгнуть ограждение и спастись, а напротив, вернулся к центру пятачка, заставляя норовистую нарезать большие неровные круги, выматывая.

Зрители орали, наперебой закидывая вора советами, противоречащими друг другу:

— Седлай, седлай! Держи-и-и! Хватай!

— Подныривай!!!

— Да ну её к шкодникам! Лучше меня хватай! — девица сложила ладошки рупором и пыталась докричаться до гордого прелестника. Он, кстати, услышал, взглядом нашёл источник звука и поднял вверх руку, дескать, и до тебя очередь дойдёт.

Я припечатала ногу девицы каблуком и пресекла назревающее знакомство в корне. Нечего… отвлекать. Не ровен час, мужик и правда под копыта угодит.

— Гей, честной народ! Подходи-погляди! Поболей-покричи! — не унимался зазывала, скача по плетню, как сорока синего окраса. Он заслонял зрителям, так что те, и без указки способные и посмотреть, и покричать, то и дело хватали его за манжеты в попытке стащить с постамента, чтоб не мельтешил. — Кто нашу красавицу оседлает — себе заберёт!

— Да не мешай ты! Сейчас, сейчас же рыжий её…

Камзол таинственно усмехался и продолжал мешать: в успех предприятия он не верил, за рыжего не болел и чихать хотел, кому там что заслоняет.

А вор между тем больше уставал сам, чем загонял лошадь. Кобылка скакала так, словно её выпустили только что, а не заставляли носиться уже третий час. Она никак не могла выбрать направление движения, извивалась, как ужаленная, верещала и падала на спину, катаясь, как псина в коровьей кучке. Понять, где в следующее мгновение окажется голова, а где лягающиеся ноги, не представлялось возможным.

Но только не для Виса!

Рыжий сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул, заставив норовистую в очередной раз сбиться с шага, метнуться и замедлиться, чтобы не врезаться с разгону в ограждение. Подскочив с места, без разбега, без упора, он юрко перепорхнул через беспокойные задние ноги и примостился аккурат в изгибе корпуса, ухватился за гриву, намотал на ладони несколько прядей, точно непокорную девку за косу ловил.

— Тпр-р-р-р-ру, хорошая!!!

Буланая встала на дыбы, испуганно молотя передними копытами по воздуху, но всадник подался вперёд и удержался, только чуть в сторону съехал, когда лошадь, встав на все четыре, поскакала не вперёд, как любая нормальная, а боком.

— Поймал!

— Оседлал!

— Укроти-и-и-ил! — взревел народ. Кто-то радовался, что богатея коневода хоть на одну животину разорили, кто-то чистосердечно болел за смельчака. Иные вопили и разочарованно: смотреть, как нахал заливается слезами и кровью, смешанными с грязью, всяко веселее.

— Тише, хорошая, тише, — Вис легонько похлопывал кобылу по мускулистой напряжённой шее, — всё хорошо, девочка, ну что ты!

И, кажется, лошадь готова была поверить этому успокаивающему бархатистому голосу. Плевать, что вокруг люди орут, плевать, что толпа и что зазывала никак не прекратит трещать. Всё одно казалось, что сидишь прохладным свежим вечером на крыльце, а рядом, прижавшись к бедру, свернулся клубочком разговорчивый кот, едва слышно помявкивающий во сне… Это кобыле, конечно же, так казалось. Не мне. Я-то на сладкие голоса не падка! Кажется…

И тут буланой точно шило в круп воткнули. Почти унявшаяся, покорившаяся, она болезненно вскинулась, заржала, жалобно, обиженно, и припала на передние ноги, сильно нагнув голову. Вис отклонился, пытаясь удержаться, выпустив гриву, взмахнул руками… Прежде чем кувыркнуться на землю, макушкой вниз, он успел лишь хватануть тёмный хвост, дёрнуть…