— Понял, — кивнул пан подпоручник, выслушав. — Так и сделаем, пройдем просеку от начала до конца. Нам известны координаты объекта с точностью до пяти километров, так что просека наверняка та самая. Другое плохо, пан Земоловский. Операция готовилась в полной тайне, пилоты узнали о маршруте только перед вылетом, я тоже получил приказ за несколько минут до посадки. И все-таки нас перехватили. Наверняка измена где-то на самом верху, значит, нас будут искать и дальше. Ближайший русский гарнизон в пятнадцати километрах.
Антек промолчал, хотя ответить было что. Русские? Перехватить два самолета в ночном небе можно только случайно — или с помощью техники, которой у большевиков нет и быть не может. Но пусть пан подпоручник думает о Красной армии, по крайней мере, нервы сбережет.
— Идти придется днем, иначе не замечу нужный поворот. Просека широкая, если что, заметят сразу.
Офицер кивнул.
— Понимаю. Постараемся что-нибудь придумать. Ребята надежные, прикроют. Я с ними от самой границы отступал.
На этот раз пели вполголоса, словно боясь спугнуть тишину. Маленький костерок разложили в яме, сами сели вокруг. Ночного марша не будет, просека уже близко, в паре километров. Шли весь день, так и не встретив никого, ни живых, ни мертвых.
Антеку уже рассказали, что песню услыхали по радио. Понравилась, вот и запели. Гурали из 11-й Карпатской часто ходили в рейды по русским тылам, значит, песня подходящая.
Бывший гимназист смотрел в огонь и думал о том, как бы он сам закончил эту войну. Желать победы большевикам не мог, но и Польша. Разве что ввести чужие войска, посадить в каждом городе гарнизоны — и провести плебисцит. Немцы, литовцы, белорусы, украинцы не хотят жить под «панами зацными». Речь Посполитая — такая же «тюрьма народов», как и сгинувшая навсегда Российская империя. Но поляки не смирятся! Значит, снова война? И откуда войска? С Клеменции? Не Вермахт же вводить!
Квадратура круга. И никакие «центральные акты» не помогут. И чужое оружие не поможет, оно способно только убивать.
От росы куртка сразу же стала мокрой. Хорошо, горные ботинки не подвели, держали тепло и не скользили по траве.
— Двигаться по краю, возле самых деревьев, — отдавал последние распоряжения пан подпоручник. — Впереди дозорный, Земоловский следом. Не курить и не разговаривать. При встрече с противником в бой не вступать, уходить в лес. Вперед!
Начали с самого нижнего среза карты. Просека вела на север, пройти предстояло не так и много, километров двадцать с небольшим. Если не слишком спешить, несколько часов ходу.
Нужное место Антек набросал на листке бумаги из блокнота. Прямо напротив тропы, ведущей к объекту, — вырубка, чуть дальше столб с табличкой. На белой эмали — черная цифра «4». Жаль, на карте столбы не обозначены!
Схему он показал пану подпоручнику, ничем не рискуя. От поворота еще пятнадцать минут лесной тропой, без него не справятся.
Трава была высокой и мокрой, поэтому шли не спеша. Антек время от времени посматривал вперед, но места были явно не те. И просека шире, и деревья стоят гуще. Майское солнце уже поднималось над кронами, вскоре пришлось расстегнуть ворот. День обещал быть теплым. Лето близко.
Черную тень над просекой Антек заметил не сразу и поначалу принял за птицу. И только когда она выросла, заслоняя небо, когда в уши ударил резкий свист.
— Возду-у-ух!
Крик он услышал, падая лицом в траву, а потом все утонуло в грохоте взрыва. Потревоженная земля обрушилась, словно с самых небес, погребая под черными комьями и живых, и мертвых.
8
— Стало быть, три автомобиля, — обстоятельно докладывал мсье Бриссо. — Два — «ситроены», которые 1934 года с передним приводом и один поменьше — «рено-шар». Тринадцать человек, двое не по-нашему говорят, но не испанцы и не итальяшки. Оружие прячут, однако заметить можно. Дядюшка Антуан, как и я, всю войну прошел, его не обманешь.