Норби

А в Польше поднимают голову сторонники реванша, причем в союзе с Рейхом. Самый страшный сон Сталина: польско-германский поход на Восток.

И все это расхлебывать тебе, Аллен!

* * *

— Сраное дерьмо! — резюмировал он, забыв про всякие Гарварды. — Мы останемся без союзников в Европе!

Я охотно кивнул.

— Оно самое, причем на лопате и прямо нам в морду. Ничего, вернусь в Монтану, прикуплю ружье и займусь стрелковой подготовкой. И полосу препятствий организую — прямо возле бензоколонки. Буду восстанавливать форму и ждать повестки. А ты работай!

Аллен метнул в меня папкой, но я был наготове — поймал еще на подлете и отправил обратно. Он тоже не сплоховал, все-таки бейсболист, пусть и отставной.

— Значит, Консула и всех прочих будешь курировать, сидя на бензоколонке возле Скалистых гор? С нашей профессией в отставку не уходят, Норби! Боссом тебе уже не быть, но помощником назначат. По секрету скажу: уже назначили, утром шифровку получил.

Аллен не шутил, да и мне стало не до веселья. Помощники бывают разные.

— Помнишь твою докладную о Транспорте-3? Главный ее прочитал и даже собрал специальное совещание. Вначале тебя хотели отправить на принудительное лечение, но потом решили не миндальничать. Ты Аргентину выдумал, вот и будешь ею заниматься. Отныне все Капитаны Астероиды и Черные Властелины — твои. А ты работай!

Помощник Президента Соединенных Штатов Америки. Я помотал головой. Не помогло.

— А задача? Чего хочет ФДР?

Аллен невозмутимо пожал плечами.

— Ты и сформулируй.

Я встал, подошел к подоконнику и взглянул сквозь давно не мытые стекла на легкие белые облака, плывущие в голубом просторе. В знойном небе пылает солнце, в бурном море гуляют волны, в женском сердце царит насмешка, в женском сердце ни волн, ни солнца. Знал бы я тогда, чем все кончится!

— Они вернутся, Аллен. Через год, через два, через три. Клеменция высадит десант, и над Европой загорится фиолетовый огонь. Мы не сможем их победить, но по крайней мере должны знать, что делать.

Он что-то ответил, но я не слушал, смотрел в небо. Пока мы бессильны, но это пока. У Дяди Сэма — много!

Эх, Аргентина, красное вино!

5

Они прощаются посреди Последнего поля. Ветер уносит негромкие слова, пыль оседает на губы. Двое, неотличимые ни лицом, ни голосом, но все-таки разные. Смерть стоит рядом, но не торопит, ждет терпеливо. И у Нее случаются слабости, и Она иногда чувствует вину.

— Это несправедливо! — говорит один, глядя в чужое лицо, словно в зеркало. — Я пойду с тобой, ты — это я, я — это ты!