Участковый из Ссёлок о Марье Кузьминичне отозвался в превосходной степени: староста, медик, пьяного усмирит, больного вылечит. В магазин придёт – хлеб на всю деревню потащит. Книги в библиотеке тоже на всю деревню берёт, называется передвижница. Гости к ней наезжают, да. Дети, внуки чаще, конечно. Вот сейчас племянница гостит. Давно гостит. Могу даже точно сказать. Когда у нас жуткая метель была? 12 декабря, вот! С пути сбились, чуть не погибли. Рост какой? Очень большая, прямо фотомодель.
Павлов подскочил: модель? а выглядит как? Участковый сконфузился: да нет, это я так, просто рост у неё большой. Ну, рыженькая… конопушки… а давайте я вам фото сброшу. Я её щёлкнул, когда они картошку сажали. Заезжали с главой администрации, он её у нас в Ссёлках работать уговаривал.
Руки тряслись, когда открыл фотку. Юная девушка глядела, смеясь, не в объектив, а куда-то в сторону. Коротенькие светло-рыжие волосы колечками пружинились на голове, несколько трогательных веснушек на переносице, ямочки на щёчках, голубые глазки светились как льдинки. Павлов ругнулся от досады: не она! Но до чего хороша! Та – вамп, а эта – сама милота! Вот бы ей сейчас не старую футболку, а хоть даже нелепое свадебное платье этого Бобы. Да что там, Павлов бы и сам на такой женился, если бы не был давно и прочно женат.
Ну, что ж, ещё одно дело останется нераскрытым.
Снова весна. «Если нет выхода»
Тает снег. Сегодня с утра уже выше нуля. Спустилась с крыльца Марья Кузьминична неодетая, в чём по дому управлялась, выплеснула грязную воду. Сощурилась на бледно-голубое весеннее небо: эх, хорошо! Надо бы в Ссёлки сходить, а то, пожалуй, по такой погоде они через пару дней на острове окажутся. Вот интересно: осенью ожидание половодки какое-то тоскливое. А весной её ожидаешь как что-то неизбежное, но предшествующее чему-то очень хорошему. Ну, как же, тепло, огород, лето! Может, гости приедут. Впрочем, к ней на этот раз гости и зимой приезжали. Внук Колюшка с девушкой своей из Москвы. Студенческие каникулы. Собирались пробыть пару дней и ехать в Утятин, а потом передумали. В Утятин, сказали, летом съездим. Неделю прожили. Коля родословную записывал. Марья Кузьминична очень обрадовалась. Часто прошлое вспоминалось, родители, братья, поездки к родственникам матери, отцовых-то она не знала. Но это были только её воспоминания, никого они больше не интересовали. Умрёт она – и они умрут вместе с ней. А тут старший внучок заинтересовался.
– По нашей, по женской линии Карпухины деградировали, – усмехнулась как-то. – Родители мои: папа – подполковник, мама – журналист. Брат Ваня Плешку закончил, жена педагогический, дочь – академию управления. А я только медучилище, а сыновья мои вообще… отец твой после службы во флоте на сверхсрочную остался, дядя в институт поступил и тут же бросил, шоферит. Нет, они нормальные люди, работают, семьи создали. Но в смысле приобретения знаний как-то не очень. В родительской семье чтение было не труд, а радость. Помню шестидесятые, их споры о Солженицыне. Сама младшим подростком «Один день Ивана Денисовича» прочитала. Просто для того, чтобы понять их разговоры.
– И как вам? – спросила Даша.
– Гадостное впечатление, – засмеялась она. – «Матренин двор» позже прочитала – и всё! Толстые журналы в нашем доме были всегда, родители в библиотеке брали, подросла – сама записалась. Вроде бы, в чтении я всеядная, но вот Солженицына читала какими-то фрагментами. В середину нос суну, в каком-нибудь журнале полностью прочту, а в следующем номере продолжение уже пропускаю. Язык тяжёлый, восприятие жизни безрадостное. Вроде в ненастье на болотной кочке стоит и свысока грязь под ногами описывает.
– Ну, – протестующе протянула девушка. Но спорить не стала. И всё-таки ущучила. – А сейчас, я гляжу, вы больше детективами интересуетесь?
– Возраст такой. Голова стала как мусоропровод. От громоздкого засоряется. А лёгкое чтиво пролетело – и пустота. Можно следующее ведро забрасывать. Редко что к стенкам прилипает.
Молодым во Втором Рясово действительно нравилось. То, что для здешних пенсионеров было обыденным трудом, им казалось развлечением. Они с утра отправлялись за водой, шутливо препираясь, кто будет спускаться. Стучали в било и натаскивали воды на всю деревню, даже до домов на санках развозили. Катались на оставшихся от Воловых старинных детских лыжах с мягкими ещё креплениями, спускались на санках к порогам и с гиканьем бежали назад по дороге. А после прогулки Коля подсаживался к бабушке, расспрашивал и чертил родословное древо. Первый раз увидев это, Марья Кузьминична невольно рассмеялась. Чтобы объяснить свой смех, рассказала об «аристократке». У девчонки глаза загорелись:
– Вот это история!
– Как говаривала мисс Марпл, в деревне много возможностей для изучения жизни.
Общительная Даша поболтать уходила в гости ко всем старухам по порядку, сказав на бегу Коле: «Ты записывай, я потом послушаю», и Коля включал диктофон: «Бабушка, ты не против?» А прощаясь, она обняла Марью Кузьминичну и назвала её бабушкой. Глядя вслед увозящему их такси, она с удивлением подумала, что ни одна невестка никогда не пыталась назвать её мамой, чего она, впрочем, и не хотела. А тут… приятно почему-то. Но неужели у них серьёзные планы? Такие молодые, куда им?
С этими воспоминаниями она стояла во дворе и очнулась не оттого, что замёрзла, а от звука подъехавшего автомобиля. Хлопок двери и голоса:
– Этот дом, точно! Видишь, бельё висит наше!
– Чего это ваше, – возразила она, подходя к калитке. – Моё!
– Ну, я имела в виду… из Утятина, – стала оправдываться Татьяна, что для неё уже было необычным.
– Ладно, проходите, – поёжилась Марья Кузьминична и быстро пошла к крыльцу.
ebooksa