– Кароссцы шли через город, вот судья и узнал, – просветил меня Фальк.
– Будет суд?
– Зачем? – удивился он. – Все по закону. Глей напал, мы его убили. Мюррей прибыл оказать уважение.
Оказалось, не только. Но об этом позже. После кремации была тризна. Благородным накрыли столы в доме, остальным – во дворе. Клай не скупился. На столах было мясо, хлеб, пиво. Это для селян. Благородным подали вино и мой самогон. Пили сидя. Просили предков принять души покойных, поместить их подле себя. Дабы род оставался им и на том свете.
Тризна не затянулась. Осушив кубки и набив животы, народ поднимался из-за стола. Встал и я.
– Гош! – окликнул меня Мюррей. – Задержись.
Я опустился на лавку. Шо, опять? Не так убил глея? Надо было вызвать на поединок? Или станцевать польку-бабочку?
Мюррей дождался, пока мы остались одни. Взял кувшин с самогоном, плеснул в кубки.
– За тебя, сын сотника!
И он знает… Я отхлебнул. Мюррей, осушив кубок, крякнул.
– Когда привезешь нир?
– Через месяц, – прикинул я. – Может, раньше.
– Не забыл, что я покупаю?
– Да, ваша честь.
– Говори мне «Мюррей». Здесь не суд.
– Хорошо, Мюррей.
– Говорят, ты богат?
– Слухи.
– Может, так, – согласился он. – Может, нет. Некто дал Клаю пять либ серебра. Некто взял восемь у глея. Этот некто раздает серебро хрымам. Он явно богат.
Вот ищейка! Как только узнал?