Жарко. Всё горит. Горит внутри. Горит снаружи.
И сейчас его тело напоминает про неудачу, про его принятое поражение. Кожа на ребрах – порванная рубашка. Правая рука – ниточки сухожилий с остатками мяса. Левой повезло больше – волдыри сочащиеся гноем, кровью и лимфой. И лицо… Заплывший, запекшийся глаз. Разорванный, раздробенный нос. А спина… Спину в двух словах не опишет и гробовщик. Он не должен жить. ЭТО жить не может.
Но живёт.
И медленно передвигая ногами, туго мысля и падая на каждом втором, в удачных случаях – на третьем, оно движется.
Огромный черный круг, это все что сталось от центра города. Тут был главный рынок, тут якшались торговцы и ремесленники. Тут было три кабака, в одном их которых он с друзьями воровал пиво. Двери в подвал легко открывались, надо было только поднять замок вместе с засовом. Простой трюк обогатил их незабываемыми приключениями.
Они старались собираться раз в неделю ходить на небольшое озерцо в полудне ходьбы от границ города. Каждый приносил с собой что-то. Ганц – гитару, Инер – еду, а парень – выпивку. Трое разжигали костёр, напивались и проводили ночь за долгими разговорами обо всём. Это был стандарт которого они старались придерживаться, ну и конечно всегда что-то да шло не по плану.
– …плану… – говорит он то ли вслух, то ли про себя. Хотя слова больше не имеют смысла. Остается только боль.
И воспоминания.
Приключения они не искали, но они их находили. То стражник будет гнаться полпути, то цепные псы трактирщика, то просто кто-то да что-то да забудет и надо по тихому возвращаться домой, не разбудив родителей взять нужное, важное, а после вернутся пройдя все тот-же путь и удваивая шансы на еще одно приключение.
Важное. Когда-то что-то было важным.
Так было и в последний раз. Тогда он ещё не знал что этот – последний. Ганц забыл вяленую рыбку. Глупость да, но Инер уж больно хотел ее. Говорил мол лучшая закуска к пиву это солененькая рыбка, а если украденная так вообще отпад.Они пытались уговорить его что вот уже поздно нас найдут и им всем влетит.
Больше не влетит.
И вот они уже пролезают сквозь дырку в заборе пастбища. Самый лёгкий и самый верный способ выбраться незамеченным. Ну так было положено думать.
Почему они так думали?
Однако поле всё так-же кому-то принадлежит и этим кем-то был старик Жак. Мерзкий, старый хрыч, вечно бубнящий себе под нос одну и ту же песню.
Какую?
Парням было плевать на это, они пытались увидеть его до того как он увидит их, а там пусть хоть молебным хором распевает гимн Анимона.
Старый, глупый, бежавший солдат.
Было темно и поле освещала лишь луна. С неё всё и пошло наперекосяк. Первым пустили Ганца, а он романтик до глубины души, и как каждый чёртов бард и поэт влюблён в луну. И именно сейчас он решил взглянуть на ту что никогда не будет его. Она то его да не будет, а вот старик Жак в которого они врезались и попадали как домино станет полностью их на ближайший час. Час бега от звонкого хлыста. Жак был не глупый и простая тактика «резделись и беги» была для него детским лепетом. Они не знали его владения как он. И раз за разом он гнал то одного то другого от края до края. Спотыкаясь они слышали свист хлыста над головой.
Хруст. Череп Жака распался под ногой как солома. В его глазницах был слышен – его голос. “Беги сопляк, беги!” Тоже «беги» как тогда.