Коварная ложь

Она не ответила.

Бенкинерсофобия: Просто зови меня Бен.

Все так же нет ответа.

Бенкинерсофобия: Просто зови меня Бен.

Все еще нет ответа.

Бенкинерсофобия: Чувствуешь холод, задевающий твою киску?

Дурга: Да.

Бенкинерсофобия: Мне нравится мысль о твоей оттопыренной заднице, когда ты кончишь, как она ждет, когда я войду в тебя, зная, что этого никогда будет.

Дурга: Никогда не говори никогда.

Я прекратил читать, переоделся в футболку и спортивные штаны и пошел бродить по отелю, пораженный тем, каким чертовски пустым он был. Рид проведет эти выходные с Бэзил и мамой, Делайла с мужем несколько минут назад улетели в Нью-Йорк, и мои планы на выходные включали в себя Дургу, которая вела себя странно, и мой кулак, потому что поиск бессмысленного траха никак бы мне не помог.

Вероятно, это была поднявшая голову карма, и она была уродливее, чем Роско.

Я посмотрел запись игры «Хорнетс» против «Лейкерс» вместе с ночным охранником, выпил с ним пару бутылок пива, выругался, как полагается, когда «Хорнетс» проиграли, хотя мне было все равно, и пошел бродить по этажам.

Когда я поднялся на пятый этаж и услышал смех, я пересчитал пиво, которое выпил с охранником.

Даже близко недостаточно для галлюцинаций.

Особенно учитывая тот факт, что я узнал смех.

Я должен был развернуться и оставить ее одну, но я оправдал свое вторжение тем, что она пробралась в мой душ и в мою душу.

На Эмери была футболка с надписью «липофрения» и наушники. Она лежала на диване, завернувшись в самое потрепанное одеяло, которое я когда-либо видел. Испещренное дырами и выцветшее до такой степени, что я не мог сказать, были ли повсюду рассыпанные рисунки точек или пятна.

Ее глаза оставались закрытыми, когда она разразилась беззаботным смехом. Они открылись и мгновенно, с безошибочной точностью, нашли мой взгляд. Я ожидал удивления на ее лице, но увидел лишь приподнятое плечо и ленивую улыбку.

Улыбку.

Она странно вела себя с тех пор, как я сдался и купил ту статую Сизифа. Обычно, когда она думала, что я не обращаю внимания, она выглядела чистой, невинной и прекрасной, словно опавший кленовый лист, прежде чем кто-нибудь наступит на него. Я удивился, как не замечал этого раньше. Может быть, Фика был прав. Может быть, в ночь котильона я неправильно истолковал услышанное. В конце концов, я ошибался насчет того, кому принадлежал гроссбух.