Отлив

– Понимаете, все произошло, как обещал старикашка, в мгновение ока. Только что я стоял здесь, на берегу, в три часа ночи, и вдруг я уже на Голден-кросс средь бела дня. Сперва меня точно ослепило, я прикрыл глаза рукой – и перемены как не бывало: грохот на Стрэнде звучал, как грохот бурунов на рифе. Прислушайтесь сейчас и услышите шум кэбов и омнибусов и звуки улицы! Наконец я смог оглядеться – и все оказалось по-старому! Те же статуи на площади, и церковь Святого Мартина, и бобби[11], и воробьи, и извозчики. Не могу вам передать, что я почувствовал. Мне хотелось плакать, что ли, или плясать, или перемахнуть через колонну Нельсона. Меня точно выхватили вдруг из ада и зашвырнули в красивейшую часть рая. Тут я подозвал экипаж, запряженный превосходной лошадью. «Получишь лишний шиллинг, если будешь на месте через двадцать минут!» – сказал я извозчику. Он пустил лошадь хорошим шагом, хотя с ковром это, конечно, не шло ни в какое сравнение. Через девятнадцать с половиной минут я стоял у двери.

– Какой двери? – спросил капитан.

– Так, одного знакомого дома, – ответил Геррик.

– Ручаюсь, что это был трактир! – воскликнул клерк (только он выразился не совсем так). – А чего же вы не перелетели туда на своем ковре, вместо того чтобы тащиться в колымаге?

– Мне не хотелось будоражить тихую улицу, – ответил рассказчик. – Дурной тон. А к тому же мне хотелось прокатиться на извозчике.

– Ну и что же вы делали дальше? – спросил капитан.

– Я просто вошел.

– Родители? – спросил капитан.

– Н-да, скажем так, – ответил Геррик, жуя травинку.

– Ну, знаете, по мне, вы самый настоящий простофиля! – воскликнул клерк. – Надо же, прямо «Святые дети»! Уж будьте уверены, моя поездочка была бы не в пример веселее. Я бы пошел и выпил на счастье бренди с содовой. Потом я бы купил широкое пальто с каракулевым воротником, взял бы трость и лихо прошелся бы по Пиккадилли. Потом я бы отправился в шикарный ресторан и заказал бы там зеленый горошек, бутылочку шампанского и котлетку из филе. Ой, я и забыл: сначала я заказал бы кильки в остром соусе, пирог с крыжовником и кофе погорячее и этот… как его, такое зелье в больших бутылках с печатью?.. Бенедектин, будь он проклят! Потом я заглянул бы в театр и свел бы там дружбу с какими-нибудь бывалыми ребятами, и мы бы уж поездили по дансингам, и барам, и все такое прочее – закатились бы до утра. А на другой день я бы полакомился кресс-салатом, ветчинкой и булочками с маслом. Уж я бы, мать честная!..

Тут клерка прервал новый приступ кашля.

– А теперь я скажу, что сделал бы я, – произнес капитан. – Мне не по нутру всякие модные коляски, где извозчик правит с самой макушки бизани. Я бы нанял простой, надежный, как шхуна, экипаж с самым большим тоннажем. Для начала я бы стал на якорь у рынка и купил индюка и молочного поросенка. Потом доехал бы до виноторговца и закупил дюжину шампанского и дюжину сладкого вина, густого, пряного и крепкого, что-нибудь такое вроде портвейна или мадеры, самого лучшего в лавке. После я бы взял курс на игрушечную лавку и накупил бы на двадцать долларов всяких игрушек для малышей, а там – в кондитерскую, за пирожными, пирожками и плюшками и за такой штукой со сливами. Оттуда – в киоск, скупил бы там все газеты, где только есть картинки для ребят, а для женушки – журналы, где рассказывают про то, как граф открывает свою личность Анне Марии, а леди Мод бежит из сумасшедшего дома, куда ее засадили родственники. И только после этого я велел бы извозчику поворачивать к дому.

– И еще надо сиропу для детей, – напомнил Геррик, – они любят сироп.

– Да, и сиропу, и непременно красного, – подхватил капитан. – И такие штуки – за них потянешь, а они хлопают, и в середке у них стишки. А потом мы бы уж устроили День благодарения и рождественскую елку вкупе. Черт побери, до чего же я хотел бы повидать ребятишек! Вот повыскакивали бы они из дома, когда увидели бы, как их папаша подкатывает в карете! Моя младшая, Эйда…

Капитан вдруг умолк.

– Выкладывайте дальше, – сказал клерк.

– Проклятье, я даже не знаю, не умерли ли они с голоду! – выкрикнул капитан.

– Одно утешение: хуже, чем нам, быть не может, – возразил клерк. – Разве что сам дьявол очень постарается.

И дьявол словно услышал его. Луна скрылась уже некоторое время назад, и они беседовали в потемках. Теперь вдруг послышался стремительно нараставший рев, поверхность лагуны побелела, и не успели изгнанники с трудом подняться на ноги, как на них обрушился шквал дождя. Только тот, кто жил в тропиках, может вообразить всю ярость и силу такого урагана: под его натиском человек захлебывался, как под хлынувшим душем; тьма и вода словно поглотили мир.

Они бросились бежать, ощупью отыскали свой приют, можно сказать, свой дом – бывшую тюрьму; промокшие, они ввалились в пустое помещение, улеглись на холодный коралловый пол – жалкие подобия людей, – и вскоре, когда ураган миновал, в темноте стало слышно, как стучит зубами клерк.