В пятницу вечером, когда Авраам, как обычно, в канун субботы приехал домой, он спросил, что нового, и как бы между прочим сказал:
— У пана уже некому работать…
— Ну так что? У тебя голова болит за него?
— Уже детей берут на работу.
— Может быть, ты хочешь, чтобы и твои дети стали холопами? Не доживет твой пан до этого…
— Мы там хотим работать, мы пойдем работать, — в один голос объявили ребята.
— Туда я вас не пущу, хватит с нас и того, что отца впрягли в ярмо, — взволнованно возразила Зельда.
— Хотим работать, хотим папе помочь, — не унимались ребята.
— Ты видишь, Авраам, какие у тебя помощники… Даже Илюсик хочет скорее вырасти, чтобы помочь тебе зарабатывать деньги…
— Пока что ихними заработками сыт не будешь, — вздохнул Авраам.
— Сейчас нам трудно, но что делать? Надо начать учить детей ремеслу. Я пыталась пристроить их, но ремесленники не хотят брать учеников. У многих я уже была, можно сказать, пороги обила, а что толку: у кого есть ученик, а кто выжидает, что вдруг его на войну возьмут, а кто вернулся с войны калекой и сам ничего делать не может. А дороговизна растет, заказов нет, мастера сами ходят без дела. Надо хоть девушек пристроить, завтра же схожу к модистке, может, она возьмет учениц.
— А я хочу только в имение! — заявил Илюсик. — Что там делают?
— Пашут, сынок, сеют, картошку сажают, — ответил отец.
— И хлеб сеют? — допытывался Илюсик.
— И хлеб.
— Значит, все там растет и люди не голодают? Почему же мама не хочет, чтобы мы там работали?
— Вот выучишься ремеслу, заработаешь деньги и всегда сытым будешь… — объяснила мать.
— Но я хочу быть крестьянином, — настаивал Илюсик. — У них всегда есть картошка, хлеб, молоко, мясо… Они всегда сыты… Они еще продают на базаре…
Глазки его загорелись, у него захватывало дыхание при одной только мысли о хлебе и картошке.
Умные рассуждения сынишки привели Зельду в такой восторг, что она обняла его, прижала к груди, целовала и нежно приговаривала: