И они приступили к еде.
— Что тебе Жданов говорил про буслаевские захоронения? — поинтересовался вдруг Соболев.
— Да ну его! Вадику захотелось покопаться в могилах! Видите ли, Буслаева сама присутствовала при захоронении в какой-то деревне! В этом что-то есть! Да она просто выполняла свою работу…
— Деревня называется Нижняя Кудринка?
— Кажется, так.
— Я знаю эти места.
— Откуда? — Миша чуть не поперхнулся. — Ты это говоришь с таким видом, словно: «Я знаю — есть жизнь на Марсе!» И что с того? А я, например, не раз бывал в Бердичеве.
— Но в Бердичеве Стацюра не проводил своих акций! — отрезал Соболев.
— Каких акций? — насторожился Блюм.
— Акции «Память». Он за нее получил премию ЦК ВЛКСМ.
— Расскажи подробней, — заинтересовался Миша.
— Неужели ты об этом ничего не слышал? Звонили же на весь город! Там, под Нижней Кудринкой, имеется обелиск — могила тридцати красноармейцев, замученных колчаковцами. И вот в светлую Ванину голову пришла идея проведения на этом месте акции «Память». Каждый год в майские праздники. Так сказать, приурочили одну победу к другой. Собирались лучшие комсомольцы района, человек триста, и гудели два дня. Проводили митинг, такой чисто символический. Затем шла художественная самодеятельность — каждая организация представляла свою программу на заранее заданную идеологическую тему. Ночью — дискотека, танцы-обжиманцы. К этому времени все, конечно, ужратые, в кустах стоял «трах»… — Соболев перевел дыхание. — Боже мой!
— Что случилось?
— Да, ничего. Просто смотрю сейчас на это новыми глазами. Дико это все, а тогда казалось — нормально. Пляски и «трах» на могиле! Мол, смотрите, какие мы теперь счастливые, ваши потомки! Выпьем за вас и девиц в память о вас трахнем! Не зря кровь проливали. А еще… Ночью устраивали факельное шествие. Сжигали чучела Войны, Капитализма, Милитаризма и черт знает чего еще! Третий рейх, Миша, Третий рейх. Только, в отличие от немцев, наши строя не держали — вдрызг все пьяные были!
— В каком году это началось?
— По-моему, в восемьдесят четвертом или в восемьдесят пятом… Точно не помню. Я всего один раз участвовал в акции. Стацюра требовал обязательную явку от всех секретарей «первичек». Я два года уклонялся, а на третий пришлось ехать. Иначе чаша терпения Вани переполнилась бы!
— Не оправдывайся — все мы тогда были хороши!
— Стыдно, Миша. У меня ведь подростки, а там такое… Я тогда еще Татьяну с собой прихватил.
— Вот это ты зря сделал — «обломился» на всю оставшуюся жизнь!
— Не говори, — согласился Юра, и они рассмеялись. — Она меня не отпускала — боялась, как всегда, измены.