Пепел и пыль

22
18
20
22
24
26
28
30

Он гнался за мной, крича и размахивая руками. Я наблюдал за ним в зеркало заднего вида, пока он не споткнулся и не упал, взбив лицом облако серебристого пепла.

Лишь тогда я вернулся.

Я медленно описывал около него круги, пока он поднимался с земли.

– Я воровал! – заорал он. – Я убил человека! Я не ходил в костел! Я нападал на других! Я вымогал дань! И… это… шантажировал! Я сидел в тюрьме! Я ругался! Я изменял жене! В Великий пост! Я работал в воскресенье! Я дал пинка монашке!

– Хватит, – прервал я его, останавливая Марлен и выключая двигатель. – Я что, похож на ксендза? Я не исповедую. И не осуждаю. Только перевожу на другую сторону.

– А меня переведешь?

– Ты должен заплатить мне обол.

– Это еще что?

– Древние греки верили, что мир живых и мир мертвых разделяет река времени, Стикс. Можно переплыть на другую сторону, но для этого нужно заплатить перевозчику обол. Такая греческая монета. Поэтому в рот умершему клали деньги. У тебя случайно ничего нет во рту?

– В Греции уже евро… – ошеломленно пробормотал он.

– Можно и евро, – услужливо согласился я. – Евро, доллары, злотые, золото, информация, иены, облигации, программное обеспечение – что угодно. Но ты должен заплатить перевозчику.

Он ощупал карманы, усердно поддакивая, и наконец нашел Ка своего бумажника.

– Нет, сынок, – сказал я. – Ты мертв, а я возвращаюсь в тот мир. Мне нужны настоящие деньги. На той стороне.

– У меня… был бумажник.

– Его забрали твои дружки, – объяснил я, присаживаясь на седло Марлен.

– Сардель и Клапан? Вот сволочи! Обобрали меня мертвого?!

– А зачем добру пропадать? – спросил я.

– Ну… не знаю. – Он словно увял.

– У тебя не было никакой заначки на черный день?

– Была, дома.