Мы живем рядом

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это Термез во времена царя Эвкратида, который завоевал Индию, и он же был наследником Диодота, отложившегося от Селевкидов. Термез имел тогда населения свыше миллиона, потому что стал важнейшей переправой на торговом пути из Индии в Европу. Двести лет продолжалась эта жизнь, а потом...

— А потом? — спросили мы с Ястребовым в один голос.

— А потом... сейчас увидите.

Снова щелкнуло в аппарате, стукнула новая пластинка, и мы увидели развалины, такие, какие и сейчас лежат на месте древнего Термеза, рядом с новым городом. Можно было угадать, что это развалины дворцов, храмов, башен. Груды кирпичей, остатки каналов с заболоченной водой и мерно катящая у пустынного берега свои желтые воды Аму-Дарья. Птицы сидели на развалинах, и на первом плане лежали груды битой раскрашенной посуды.

— Вот и все, — сказал Ястребов, — больше вопросов нет.

— Нет, далеко не все! — живо откликнулся Карский. — Витя, будь добр, возьми оттуда, из второго ящика, крайнюю. Спасибо. Вы правильно догадались: это то, что осталось от Термеза, роскошного и знаменитого... Но не все.

— Кто же его так отделал? — спросил Ястребов. — Кто эти благодетели человечества?

— Это постарались скифы и парфяне, и если называть скифов нашими предками, как восклицал Александр Блок: «Да, скифы мы, да, азиаты мы», — то получается, это вроде как бы работа наших далеких предков. Поработали они, как видите, серьезно. Ничего не осталось... Я вам никакой лекции не читаю, я просто показываю.

— Почему же вы говорите, что еще не все?..

— Минутку терпения, я не готовился, и у меня разбросаны пластинки, идут не в том порядке... Сейчас...

Мы перестали пить и есть и с детским любопытством смотрели на экран. То, что мы увидели при новой перемене на экране, было настолько удивительно, что Ястребов воскликнул с какой-то детской запальчивостью:

— Товарищ академик! Уж показывайте что-нибудь одно, а то вы в другую страну заехали...

— Смотрите, смотрите, замечания потом, я вас не обманываю, и я не ошибся. Это Термез, вставший из развалин, но он уже называется Та-ми, по-китайски.

Город, который появился на экране, имел явно китайский вид. Пагоды с загнутыми концами крыш, большие статуи Будды, монахи на улицах в ярко-оранжевых одеждах, китайские купцы и воины, здания, раскрашенные красными и синими красками.

— Но это же Пекин, — продолжал упорствовавший Ястребов. — Откуда тут взяться китайцам?

— Они пришли в начале второго века до рождества Христова, завоевали Термез и превратили всю страну в буддийскую область. Восстановили город и стали жить и поживать. Средоточие торговых путей, Аму-Дарья. А вы говорите — все. Да это только начало...

— Черт знает что, — сказал в сердцах возмущенный полковник, — вот так перемены! А почему теперь здесь нет ни одного буддиста?!

— Почему? А вот почему! Витя, дорогой, давай следующую. Прошло ни мало ни много — пятьсот лет. Вот вам Термез!

Надо сказать, я смотрел на экран с настоящим волнением, и полковник тоже не оставался равнодушным. Не потому, что так убедительны были картинки. Они были даже драматичны в своей наивной грубости и отчетливости, но не это было главное: за ними вставало такое, что дополнялось нашим воображением и во что нельзя была не верить.

Другой Термез появился перед нами. Ничего китайского в городе больше не было. Ни одной загнутой крыши, ни одной статуи Будды. Множество церквей стояло в городе, который своим обликом чем-то стал напоминать Византию. Крестный ход или какое-то церковное шествие, сопровождаемое множеством народа, направлялось к реке. Большие базары, дома совершенно иной, чем раньше, постройки.