— Когда вы это поете, — сказал Фуст, — мне хочется кусать ближних...
— Почему это вам так не нравится?
— Мне не нравится, что вы начисто забыли всю песенку и поете ужасным голосом бессмысленные строки. Ведь, признайтесь, вы забыли, откуда это к вам пристало?
— Это помогает мне жить... Как родимое пятно.
— Что за чушь! Как может помогать жить родимое пятно?
— Когда смотришь на него, вспоминаешь детство и всякие другие времена. Так и эти строки. Когда я их пою, они меня веселят. Когда у меня плохое настроение, они возвращают мне бодрость, и я благодарен им...
— Я их не выношу, просто не выношу в вашем исполнении! И думаю, их никакой человек не выдержит.
— А они очень понравились одному молодому человеку, хорошей фамилии, с удивительной профессией, что-то вроде искателя черепов, с которым я ехал из Кабула в Лахор. Это — мое приобретение, которое вы оцените...
— Что я должен оценить? Ваш вкус или ваше знание людей?
— Во-первых, вы оцените мой выбор, так как вас это развлечет; во-вторых, он чрезвычайно законченный патологический тип, и это вам тоже доставит большое удовольствие. Не каждый день попадаются такие цельные экземпляры. Он яркий сторонник мира и враг войны.
Фуст переменил позу и, положив обе ноги на валик дивана, стал искать спички, чтобы раскурить свою трубку. Найдя спички, он сказал, глубоко затянувшись:
— Прекрасно. Дальше вы скажете, что он враг империализма и ярый фанатик-коммунист...
— Нет, этого я не скажу. Это оригинальное научное явление, совершенно неиспорченное, как цыпленок, только что вылупившийся из яйца, с наивными до дикости представлениями о действительности. Он говорит, как на уроке в воскресной школе. У него не мозги, а розовые хлопушки с рождественской елки. У него глаза ангелочка и задиристость щенка.
— Почему вы сейчас хотите говорить о нем?
— Потому что я обещал ему, что встретимся еще раз в Лахоре, перед его отъездом в Индию. Если он появится, я хочу, чтобы вы не удивились...
— Я не удивлюсь. Я уже представляю себе это ваше новейшее открытие...
— Он просил меня рассказать что-нибудь экзотическое. Я рассказал ему историю шествия проституток в Карачи с петицией, над которой мы оба смеялись до слез. Он допытывался, кто писал им петицию. И даже думал на меня. Вы знаете эту историю?
— Да, но я не знаю, кто писал эту петицию...
— Ее, сказать по секрету, писал наш общий друг, Ассадулла-хан.
Фуст засмеялся и выронил трубку. Она упала на пол, и он нагнулся, чтобы поднять ее. Гифт сказал: