— Он хочет совершить восхождение на Тирадьжмир? Но еще ни один человек не мог его победить... Я читал в газете, что норвежцы собираются взойти на него...
— Я ничего не читал про норвежцев, — сказал Аюб Хуссейн, — но ты ведь хорошо знаешь те горы.
— Я там родился, — сказал Фазлур, — я сын старого охотника, и очень благодарен вам, что вы даете мне возможность сопровождать такого большого человека.
— Я тоже очень рад, — сказал Аюб Хуссейн, бросив взгляд на взволнованно следившую за беседой Нигяр. «О, между ними несомненно что-то больше дружбы, — подумал Аюб Хуссейн, — и очень хорошо, что я отошлю его подальше в горы; а потом посмотрим, что это за явление, которое пока что мне не очень нравится. Это скрытный человек. Что у него на уме, не разберешь. Пусть уезжает подальше и поскорей...»
— Что ты скажешь, Нигяр? Ты видела господина Фуста, и он, кажется, на тебя произвел впечатление. Может быть, ты тоже хочешь поехать в горы?..
Нигяр, застигнутая врасплох, покраснела и сказала в ответ:
— Господин Фуст — очень опытный рассказчик, так же как и турист. Его можно слушать сколько угодно, но в горы я не очень хочу... — Она засмеялась.
— В горы тебе не нужно ехать, — сказал Аюб Хуссейн, — ты слаба для гор. В горы должны идти такие дети гор, как Фазлур. — «И не спускаться с гор», хотел он добавить, но удержался. — Я скажу американцу, что он получит замечательного шофера-солдата и чистокровного горца. Хороших встреч и счастья в пути!
Когда Аюб Хуссейн простился и покинул комнату, заявив, что ему время ехать в один дом по делу, Нигяр сказала Фазлуру:
— Я так боялась, что ты станешь ему противоречить и все погибнет...
— Он сумасшедший, — отвечал Фазлур. — В его голове полное смешение всех несоединимых вещей. Я сдерживался, как ты видела, сколько мог. Если бы не ты, я устроил бы сегодня вторую тамашу, как там, на старой улице.
— Тссс! — Нигяр шутливо приложила палец к губам. —Ты не прав, он не сумасшедший, он хитрый, очень хитрый человек. Меня он искренне любит, как родную дочь, но он не добр к людям. Он любит показать себя демократом, но он тут же будет доказывать, что ислам — самая демократическая религия на свете. «Посмотрите на ее обряды или войдите в мечеть. Никаких украшений, мешающих сосредоточению, никаких излишеств культа». О, он может много и долго говорить, Фазлур!
Он взглянул на нее, и ему стало не по себе от ее острого, напряженного взгляда. Она положила свои руки ему на плечи и сейчас же, словно испугавшись, сняла их. Она взялась за край стола и стояла в оцепенении. Потом оно сбежало с нее, она кусала губы, точно то, что она хотела сказать, было мучительным, и вместе с тем от этого нельзя было уклониться.
— Фазлур! — выговорила она с глубоким вздохом, беря его за пуговицу. — Фазлур, мне очень тревожно. Не нужно тебе ехать с этим американцем. Не надо тебе быть с ним, не надо... Я не хочу...
— Нигяр! — воскликнул Фазлур, чувствовавший себя неуютно в этой чужой и тихой комнате. — Что ты говоришь? Почему я не должен ехать, скажи? Почему тебе тревожно? Ты что-то знаешь?
— Фазлур... нет, я не могу сказать...
— Нигяр, если это так серьезно, я должен все знать. Зачем мы вели этот разговор с ним?.. — Он не хотел произносить имени хозяина дома.
— Я не могу от тебя скрыть, Фазлур. Ты поедешь с тем человеком, с американцем, по чьему слову отдан приказ об аресте Арифа Захура...
— Не может быть! Ты ошибаешься, Нигяр! Откуда ты это знаешь?
— Я не ошибаюсь. Я все знаю точно...