Она жадно глотала ломтики шоколада, ела яблоки и сыр и выпила виски. Уничтожив этот маленький ужин, она лениво потянулась, и стало видно, что от усталости у нее дрожат веки.
Потом взяла коробку, принесенную Селим-шахом, и сказала:
— Все же мне надо переодеться. Маскарад кончился. Пора по домам. Где у вас ванная?
Он показал ей, и она ушла.
Элен появилась свежая, повеселевшая, в том же сари, подошла к выключателю и повернула его. Комната погрузилась в густой сумрак, и в ней было бы совершенно темно, если бы свет дальнего фонаря не проникал в комнату.
В этом густом сумраке Элен подошла к Фусту, он услышал шорох струившегося неудержимо, как золотистый ручей, сари. Шелк задевал его руки и грудь, он увидел, вернее — угадал, ее глаза рядом со своими и губы, которые произнесли:
— Вспомним Непал, Джон!
— Вспомним, — сказал он, найдя во мраке ее плечи.
...Фуст проспал, и Гифт долго стучал ему, напоминая об отъезде. Все равно, пока собирались, завтракали, собирали вещи, прошли часы. Выехали поздно. Сразу стало жарко, пыль клубилась по дороге, и от нее некуда было спастись.
Гифт видел, что Фуст в каком-то рассеянно-добродушном настроении, и решил испортить ему это настроение, Он спел свой куплет самым вызывающим тоном:
Но пение никак не подействовало на Фуста. Он только вздохнул, и если бы можно было перевести этот вздох на слова, то они звучали бы так: «Если бы ты только знал, что́ ты проспал, если бы ты знал, что произошло рядом с тобой, пока ты спал, ты бы никогда не простил себе этого сна! Но поздно, поздно! А теперь можешь петь, что хочешь, это меня никак не трогает».
Перед тем как проститься с Элен, он подарил ей драгоценную иранскую миниатюру «Могольские принцессы, играющие в поло». Элен, взглянув на хорошенький ларец, поцеловала Фуста в щеку, но, когда открыла ларец и увидела миниатюру, засмеялась:
— Милый Джон, у меня уже есть точно такая миниатюра. Это подарок Аюба Хуссейна, не так ли? Он всем дарит эти копии. Он, по-видимому, очень любит эту вещь. Оригинал, по-моему, я видела в музее в Дели.
Растерявшись, Фуст все-таки рискнул заметить:
— Не находите ли вы, Элен, что одна из этих наездниц похожа на вас?..
— Которая, дорогой?
— Вот эта, которая сражается в центре. И потом — может быть, те поздние копии, но моя, уверял эксперт, современна оригиналу.
— Будем думать так, — сказала она. — Конечно, я заберу этот подарок на память о Равальпинди.
Когда она шла к своему замызганному «пикапу», только встало солнце. Элен выглядела тоже как маленькое светило. Сари исчезло. На ней была нейлоновая вишневого цвета кофточка с короткими рукавами и юбка, расширявшаяся, как колокол, фиолетовая, светлая, с тремя спускающимися полосами-надставками, с большими круглыми пуговицами внизу. Она сменила даже украшения. На правой руке у нее был плетеный золотой браслет, а на левой почти такой же, но рисунок плетения был более грубый. В ушах у нее были серьги с аметистами, а на шее ожерелье из розовых кораллов. Квадратное кольцо исчезло, осталось только то, которое никогда не снималось из суеверия...
Фуст мало смотрел сейчас по сторонам. Он думал о странной судьбе этой женщины, ум и энергия которой так привлекали его. В его скитаниях по Азии каждая встреча с ней давала ему новую силу, бодрила его, он ловил себя на том, что когда долго ее не видит, то начинает по-настоящему скучать о ней. Она права, презирая Гифтов. Гифт, злопамятный и завистливый к успеху других, никогда бы не мог оценить достоинства такой женщины, как Элен. Но чтобы не стать в его глазах смешным, Фуст в разговоре с ним, упоминая имя Элен, держался тоже немного иронического тона.