— Владимир, — продолжал Рыбаренко, — не шути с судьбою, вспомни виллу Урджины!
— Полно, братец, — сказал Владимир, освобождая свою ладонь из руки Рыбаренко, — теперь не время говорить о пустяках!
Они углубились в кустарник.
Секундантом Зорина был маленький офицер с длинными черными усами, которые он беспрерывно крутил. С самого начала лицо его показалось Руневскому знакомым, но когда, размеряя шаги для барьера, маленький офицер начал особенным родом подпрыгивать, Руневский тотчас узнал в нем Фрышкина, того самого, над которым Софья Карповна так смеялась на балу, где Руневский с ней познакомился.
— Друзья мои, — сказал Рыбаренко, обращаясь к Владимиру и Руневскому, — помиритесь, пока еще можно: я чувствую, что один из вас не воротится домой!
Но Фрышкин, приняв сердитый вид, подскочил к Рыбаренко, сказал, уставив на него большие красные глаза:
— Позвольте объяснить: здесь оскорбление нестерпимое-с… примирение невозможно-с… здесь обижено почтенное семейство-с, весьма почтенное-с… я до примирения не допущу-с… а если бы приятель мой Зорин и согласился, то я сам, Егор Фрышкин, буду стреляться вместо него-с!
Оба противника уже стояли один против другого. Вокруг них царствовала страшная тишина, которую всего на секунду прервало щелканье курков.
Фрышкин не переставал горячиться, красный как рак:
— Да, я сам хочу стреляться с господином Руневским-с! Если приятель мой Зорин его не убьет, так я убью-с!
Выстрел прервал его речь, и от головы Владимира отлетел клочок черных кудрей. Почти в ту же минуту раздался второй выстрел, и Руневский грянулся на землю с окровавленной грудью. Владимир и Рыбаренко бросились его подымать и перевязывать рану. Пуля пробила ему грудь, и он был лишен чувств.
— Это твое видение на вилле Урджины! — сказал Рыбаренко на ухо Владимиру. — Ты убил друга.
Руневского перенесли в коляску, и так как дом бригадирши был самый ближний и хозяйку все знали как добрую и человеколюбивую старушку, его отвезли к ней, несмотря на сопротивление Рыбаренко.
Долго Руневский пролежал без памяти, а когда начал приходить в себя, первое, что ему бросилось в глаза, был портрет Прасковьи Андреевны, висящий над диваном, на котором он лежал. В нише стояла старинная кровать с балдахином, а всю стену напротив занимал огромный камин.
Руневский узнал свою прежнюю квартиру, но никак не мог понять, каким образом сюда попал и отчего так слаб. Он попытался было встать, но сильная боль в груди удержала его на диване, и он стал вспоминать свои похождения до поединка. Он также вспомнил, как дрался с Зориным, но не знал, когда это было и сколько времени продолжалось беспамятство. Пока он размышлял о своем положении, вошел незнакомый доктор, осмотрел его рану и, пощупав пульс, объявил, что у него лихорадка. Ночью несколько раз приходил Яков и давал ему лекарство.
Таким образом прошло несколько дней, и все это время он никого не видал, кроме доктора и Якова. С последним он иногда разговаривал о Дарье Александровне, но смог от него только узнать, что Даша еще находилась у своей бабушки и что она совершенно здорова. Доктор, посещая Руневского, говорил, что ему нужно как можно больше спокойствия, и на вопрос его, скоро ли ему можно будет встать, отвечал, что он еще должен пролежать по меньшей мере неделю. Все это еще более усилило беспокойство и нетерпение Руневского, и лихорадка его, вместо того чтобы уменьшиться, значительно увеличилась.
В одну ночь, когда сильный жар никак не давал ему заснуть, странный шум раздался близ него. Он стал прислушиваться, и ему показалось, что шум этот происходит в покоях, смежных с его комнатой. Вскоре он начал различать голоса бригадирши и Клеопатры Платоновны.
— Подождите хоть один день, Марфа Сергеевна, — говорила Клеопатра Платоновна, — подождите хоть до утра!
— Не могу, мать моя, — ответила Сугробина. — Да и ожидать-то к чему? Немного раньше, немного позже, а все тем же кончится. А ты, сударыня, уж всегда расхныкаешься, как девчонка какая. И в тот раз та же была история, как до Дашиной-то матери дело дошло. Какая бы я и бригадирша-то была, если б крови-то видеть не могла?
— Вы не хотите, — вскричала Клеопатра Платоновна, — всего лишь один раз отказаться от…
ebooksa