– Алевтина Романовна, нельзя мне было поперек всех идти! – взволнованно щипая усишки, стал оправдываться брюнет. – Не то переизберут меня, и дело с концом. Головня большую силу взял!
Я наблюдал за этой сценой с интересом. Так вот какова закулиса взаимоотношений капитала с наемной рабочей силой!
То, что властная Алевтина Романовна, в отличие от большинства фабрикантов, позволяет рабочим выбирать комитет, теперь объяснилось. Гораздо удобнее решать конфликты не с возбужденной толпой, а с несколькими людьми. Особенно, если кто-то из них у тебя в кармане.
– Ладно. С тобой мы потом договоримся. Выйди через ту дверь во двор. Объяви рабочим, что переговоры идут и что ты для своих фосфорных уже выбил из меня наценку… По десяти копеек за кубосажень. Ступай.
В кабинет вернулся Лихоносов.
– Не сбегут? – спросила Хвощова.
– У моих ребят навряд ли. Которого запускать?
– Следующим – Смирнова, но пусть пока помаринуется. С Головней разговаривать бессмысленно. Мое терпение закончилось. Он как мозоль. Пришло время ее срезать.
Лихоносов кивнул:
– И я того же мнения. По какой степени прикажете? Первой мало будет. Тут нужна вторая или даже третья.
– Потом обсудим, – ответила Алевтина Романовна, оглянувшись на меня. – А сейчас вот что. Пока твои этих двоих здесь держат, пойду-ка я по цехам пройду, с рабочими потолкую. Ты со мной не ходи. Не хватало еще, чтобы они думали, будто Хвощова их боится. А вы, – это уже мне, – от аппарата не отходите. Если что – сразу за мной. Всё брошу, прибегу.
Когда мы остались вдвоем, Лихоносов щелкнул каблуками:
– Здравия желаю, ваше высокородие.
Выходит, все-таки узнал.
– Вы тоже к нам по забастовочному делу? Вроде оно не по вашей части? Или на повышение пошли?
– Нет, тут… другое, – ответил я. – Ты-то как тут оказался? В чем твоя служба?
Он охотно стал объяснять.
– Служба у меня очень хорошая. Алевтина Романовна позвала начальником «Заста», это «Заводская стража». Подобрал ребят, тоже из полиции, молодец к молодцу. Мы называемся «заступники». Рабочая сволочь – как стадо овец. Без овчарок может взбелениться, всё вокруг вытоптать. Хвощова – великая женщина. Вот кому министром быть. Кого надо погладит, кого надо – под нож пустит. У нее никогда фабрика не встанет, хоть весь Питер забастуй. Нипочем она этого не допустит.
– «Под нож» – это, надеюсь, в фигуральном смысле? – строго спросил я. – Что за степени, про которые вы говорили?
Лихоносов нахально улыбнулся.