Он отчаянно сопротивлялся, бился, извивался в чьих-то руках… Лапах? Щупальцах? Горло разрывало криком, но в ушах навязла тишина, давящая на грудь, как толща воды. Кисти горели, будто пузырящаяся кожа слезла с них полностью, а с оголённых нервов кто-то наждачной бумагой сдирал обугленные остатки бинтов.
Жар – холод – жар – пустота…
Илья вдохнул какой-то едкий морозный запах и кашлянул. Звук собственного кашля спицами воткнулся в виски.
– Очнулся, – произнёс откуда-то сверху и сзади незнакомый голос. – Илья. Вы меня слышите?
– Да… – Илья открыл глаза, поморгал, разгоняя туман. Над ним нависало перевернутое лицо врача. Вверху, казалось, на головокружительной высоте, маячила суровая физиономия Чистякова.
– Ну слава богу, – произнёс полицейский с такой интонацией, с которой обычно чертыхаются.
Илья приподнялся, опираясь на локти. Сел, неуклюже перевалившись на бок и задев рукой пол. Тихо зарычал от боли.
– Как там… Пётр?
– Откуда ты знаешь?.. – Лицо Чистякова резко приблизилось, будто бы рухнуло с высоты. От быстрого движения в поле зрения закружилась голова. Илья зажмурился.
– Откуда-откуда… Мне же в голову к нему пришлось влезть, чтобы остаточное свечение снять. Иначе никак. Теперь я о нём всё знаю. Ох… – Илья неохотно открыл глаза и уставился на полицейского. – Плохи его дела. Психиатр нужен. Насколько я понимаю в этом… Он теперь ещё долго будет собственные мысли и мороки путать.