У Коппелии какой-то очередной живой концерт. Фиеста у нас на Кубе! И малолетки кругом: всё вокруг в малолетках, вся площадка по колено в малолетках. А они всё прибывают и прибывают [160]. Прямо прощальный пионерский костёр в Артеке. Но глазами Хармса. Не, пацаны, малолетки – не выход. Хочется конкретики. Мимоходом решили заглянуть на огонёк к «Огневушке» Ленке в кафешку напротив Хилтона. С Мариком познакомить. Но Ленки не было. Жаль. А маньяны уже не предвидится. И, кстати, неприятно обнаружили, что цены здесь выше средних.
Сидим в фойе, сэрбэсу с мохитой мешаем, о делах скорбных калякаем [161]. Меж тем к вечеру вопрос досуга встал уже крайне остро. Встал и стоял! И никакая работа кроме секса уже в голову не шла – время неумолимо поджимает, как джинсы в паху. А План остался один и без вариантов: БАБИЩ ХОЧЕТСЯ! ГРЯЗНЫХ ЗЛОЛЮБИВЫХ БАБИЩ! Да чего уж там, ЛЮБЫХ!
«У-у-у, а"вона дирти воман!
У-у, а"вона дирти гёл!» [162]
Настроение как бы… приподнятое. Аж звенит! Особенно у Марка, у того, вообще, гон начался. Он то и дело срывается с места и бежит куда-то за калитку, будто ждёт кого. Возвращается понурый. Через минуту всё повторяется. В один из таких пробегов возвращается с предложением:
– Надо кому фирменную мастерку «Адидас»? Сторговался с френдом с
(Можно подумать, мы спортивных костюмов две недели не носили)
– Давайте её Падре Лео купим, если ему в коленках жать не будет, – это Падрэ Боббо опять решил деньгами гуманитарно посорить.
Пока рядились, цена мастерки за баррель вновь подскочила с
Так и не дождавшись приключений у калитки, повлеклись за ними, как водится, на Арбат. Как закланные. По дороге обсуждая, что в подпольную касу не хочется, а с отелем не сможется, судя по всему. Тогда к морю? Точно: ловим «рыбонек» и к морю! Резвиться «и голыми при луне плясать». На Арбате-то места рыбные: прошлись туда-обратно для прикормки и сели у заводи в скверике. Насверлили лунок, забросили закидушки и стали ждать, попивая сэрбэсу и уже нервно покуривая кубинские «цыгарки». Сидим, браслеты, эти последние атавизмы алеманской лафы зубами отгрызаем
– Грибы, вы тут пока… эсо… и эсо… а я за этим: присмотреть, чтоб он, чего доброго, сгоряча чего лихого не напортачил…
И ведь не смог догнать я Эль Спринтера сперматоксикозного, поравнялся с ним только на середине улицы, когда он уже на возвратный курс лёг. Только вихрь унёс обрывки брошенного впопыхах [163]:
А мы боялись за Лос Грибов: пока одни спортом занимались и разминали тазобедренные и паховые мышцы, эти успели склеить двух девиц негритянской наружности. Точнее те их: прибрали ещё тёпленькими наших бесхозных отцов. На минуту отойти нельзя! А знойницы-то ТОГО, ЧТО НАДО, РАЗМЕРА – большенькие. Подстать нашим братьям Аяксам [164]. Сидят, сэрбэсой потчеваются и разговорами бобров разговаривают.
Правда, из Леопольда кроме «нокомпрэнды» ничего не вытянуть, как бы он губы трубочкой не складывал. И видно же, что уже многое, чем есть ему с миром поделиться. О главном, о наболевшем. И хочет сказать, и даже говорит. Но в итоге всё то же «нокомпрендо» с уст срывается. Надо отдать должное другой стороне этого затейливого разговора: чернушки всеми силами пытались сдвинуть Падрэ с мёртвой точки, всячески вытягивая на разговор, засыпая вопросами, не давая ему снова укрыться в себя. Глумились, одним словом, над Отцом в наше отсутствие. Но незыблемое «нокомпрэндо» пробить так и не удалось.
«Нелёгкая это работа – из болота тащить бегемота» [165]
Зато Боббо
Вовремя своё Тринидадское счастье надо было ловить!..
…а уж коль РЕШИЛ ДЕЛАТЬ ФОКИ – ФОКАЙ!
Последний крюк по Арбату и домой. Идём, старческими мудями трясём, варадерский песок сыплем – с гололёдом, значит, боремся