Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

22
18
20
22
24
26
28
30

Толстой (Марии). Правду ли говорит твой любовник?

Мария. Правду… У государыни вещи крала сама. Орлов о том не ведал.

Петр. Ведал ли об убийстве дитяти любовник твой, Иван Орлов?

Мария. Не ведал.

Петр. Уведите ее. (Марию уводят. Она идет с трудом, звеня кандалами.) Не пытать ее более. До приговору поместить в Трубецком раскате. (К Орлову.) Скажи она одно слово против тебя, и был бы ты вздернут на дыбу. Кнут да огонь пошли бы в дело.

Орлов. Прошу себе помилования, государь. Моя невиновность подтверждена.

Петр. С твоим помилованием еще погожу, Орлов. (Орлова уводят.) Петр Андреевич, приняты ли меры о непропуске за границу? Дабы при нынешнем розыску не ушли кто из тех, которые приличны.

Толстой. Войска пограничного надо бы поболее. А то пагубство с побегами. Не токмо ныне, да не токмо участники заговору. И ранее, как и ныне, мужики, да посадские, да прочий люд бежит в Литву, в Польшу, даже к магометанам в Турцию.

Петр. Как же это русский человек с православной родины своей бежит?

Толстой. Чернь в волнении. Сей заговор царевича страшен не столько вельможными бунтарями, сколько чернью, которая к нему примкнуть намеревалась. Во многих местах подметные письма явлены в народе. (Входит Афросинья в сопровождении Румянцева.) Государыня моя, Афросинья Федоровна. Поздравляю вас, мою государыню, с благополучным выздоровлением. Милостью Божией все исправилось, как мы с вами желали.

Румянцев. Государь, Афросинья Федоровна к очной ставке с царевичем готова.

Петр (к Афросинье). Вот ты, однако, какова. Рыжа да ростом мала. Чем сердце моего сына покорила, не пойму.

Румянцев. Простите, государь, однако уж на чей вкус.

Петр. Да уж в этом нет моего, государева, слова. А в ином я слово держу. Смотри, девка, за мной не пропадет.

Афросинья. О том помню, государь.

Вводят царевича.

Алексей. Афросиньюшка! Сердце мое! (Хочет к ней броситься, но стража удерживает его.) Матушка моя, писал к тебе, как узнал, что ты уже в Риге. Баб тебе в помощь посылал. Как Селебен-то наш?

Толстой. Отвечайте, Афросинья Федоровна. Кому письма писал из русских ли иль из иноземцев? Сколько раз в Тироле и в Неаполе?

Алексей. Селебен-то наш как, Афросиньюшка?

Афросинья. Писал по-русски, писано не в первых днях, но гораздо спустя, как в крепость посадили.