А еще сердце болело за Макса. Болело так, словно за себя!
– Мам, позови полицию. Я скажу, чтобы сняли обвинения!
– Даша! – строго крикнула на меня родительница. Привычная дрожь, давно позабытая, снова прошла по коже.
Но я не могу молчать! Не могу больше дрожать!
– Мама! Ты понимаешь, что сломаешь его будущее?
– Не надо было лезть, куда не просят! – фыркнула родительница, и внутри меня впервые шевельнулась неприязнь.
Я глубоко вдохнула, потом выдохнула и попробовала решить вопрос миром:
– Мам, это неправда. Я… – Признаваться в том, что случилось, было стыдно, но сейчас чувство страха за Макса преобладало над всем, что я испытывала. – То, что было между нами, было обоюдно. Никакого принуждения!
Я попыталась встать, но мама тут же подлетела к кровати:
– Немедленно ложись, Дарья! Дай матери во всем разобраться! Я знаю лучше, что тебе надо.
Это “я знаю лучше, что тебе надо” подействовало словно красная тряпка на быка. Я попыталась отключить себя от капельницы, и мама закричала:
– Доктор! Доктор! Скорее! Ей плохо!
– Мама! – Я широко распахнула глаза, смотря на женщину, которая встала по другую сторону баррикад.
В палату влетела медсестра:
– Что случилось?
– Дайте ей снотворное! Срочно!
Глава 16
Я проснулась ночью, в палате никого. Без капельниц, без пищания медицинской аппаратуры рядом.
Отлично!
В ногах ощущался невероятный зуд, но вот тело послушалось не сразу. Я медленно сползла с кровати прямо на пол. Мышцы так расслабились за несколько дней лежания, что не хотели работать. Пришлось размять их, вытянуть ноги, опять притянуть к себе, и так несколько раз, и только потом, опираясь на кровать, встать.