– А что там?
– Я не имею права разглашать, но, думаю, вы и сами скоро все узнаете.
Дверь за мужчиной закрылась, медсестры испуганными зайцами выскочили следом, и я осталась одна.
Что же там еще? Что я забыла?
Нужно поговорить с отчимом! Кажется, он единственный, кто поможет с поиском правды.
Я достала телефон из прикроватной тумбы и впервые включила. До этого меня обуяло странное нежелание слушать тех, кто был записан в записной книге. Почему-то даже Антона не хотелось услышать. При воспоминании о парне внутри шевелилась обида, и я не могла понять ее причину.
Точно так же, как я чувствовала невиновность Максима, которую не могла подкрепить доказательствами, при мысли о Тоше возникало горькое чувство во рту.
Когда он мне стал неприятен? Неужели между нами что-то произошло прямо перед аварией?
Сообщения пришли вереницей. Писал Антон, которому, видимо, мама дала новый номер.
На секунду я почувствовала себя гадиной, которая эгоистично не выходила на связь, когда человек прикован из-за сломанной ноги к кровати. Мама сказала, что он на растяжке и не может меня навестить, а, значит, может только связаться по телефону.
Но написала я сейчас не Антону, а отчиму с просьбой о встрече, которую он держал бы в секрете. Дядя Володя расписываться долго не привык и просто сообщил:
“Вечером зайду”.
Дверь палаты остервенело хлопнула.
– Почему ты меня не послушала? – с этих слов начала мама.
Каждый ее шаг отдавал гневом, а каждый жест – недовольством.
Не нужно было объяснять, в чем причина ее гнева. Думаю, те медсестры уже все сообщили о бунте дочери.
– Потому что это справедливо, – лишь сказала я.
– Да что ты знаешь, если не помнишь? – Мама села на стул и недовольно сложила руки на груди.
– Мам… – язык не поворачивался произнести то же самое, что сказала следователю про нашу близость с Максом. Страх приклеил язык к небу.
Она же видела видео? Тогда чего я боюсь?!