Речной бог

22
18
20
22
24
26
28
30

– Пусть ваши бурдюки будут всегда полны воды, а прохладный ветер овевает ваш лоб, когда вы будете пересекать пески жажды, – ответил Шуфти и улыбнулся. Улыбка казалась более злобной, чем оскал леопарда, а единственный глаз свирепо сверкал на темном лице.

– Ты очень добр, благородный господин, – поблагодарил его Тан. – Я бы с радостью предложил тебе разделить со мной пищу и шатер, но умоляю тебя о снисхождении. Нам предстоит дальний путь, и мы не можем останавливаться.

– Позволь похитить у тебя немного времени, мой прекрасный ассириец. – Шуфти шагнул вперед и преградил ему дорогу. – У меня есть нечто необходимое для тебя, если ты хочешь, чтобы караван в целости и сохранности достиг Нила. – Он держал в руке какой-то небольшой предмет.

– А, талисман! – воскликнул Тан. – Наверное, ты колдун, путник? Какой талисман ты предлагаешь мне?

– Перо. – Шуфти еще улыбался. – Перо сорокопута.

Тан улыбнулся, как будто говорил с ребенком:

– Очень хорошо. Передай же мне это перо, и я больше не стану тебя задерживать.

– Я прошу ответного подарка. Ты должен дать мне кое-что взамен, – сказал Шуфти. – Дай мне двадцать рабынь, а затем, когда вернешься из Египта и я опять встречусь с тобой на дороге, отдашь мне половину прибыли, полученной от продажи остальных шестидесяти.

– За одно-единственное перо? – презрительно фыркнул Тан. – Это очень глупая сделка, на мой взгляд.

– Это необычное перо – это перо сорокопута, – указал Шуфти. – Разве тебе никто не говорил об этой птице? Ты ничего не слышал о ней?

– Позволь же мне взглянуть на это волшебное перо.

Тан подошел, протянув правую руку, и Шуфти тоже шагнул ему навстречу. В это самое время Крат, Ремрем и Аст из любопытства тоже вышли вперед, будто хотели осмотреть перо.

Однако вместо того, чтобы взять подарок из руки Шуфти, Тан внезапно схватил его за кисть и вывернул ему руку за спину. Испуганно вскрикнув, Шуфти упал на колени, и Тан легко прижал его к земле. Одновременно Крат с помощниками бросились вперед и точно так же застали врасплох двух других разбойников. Выбили из их рук оружие и подтащили к Тану.

– Так ваши маленькие пташки думают напугать Каарика Ассирийца своими угрозами? Да, мой прекрасный продавец перьев. Я слышал о сорокопутах. Мне говорили, что это стайка болтливых трусливых пташек, которые частенько бывают шумливее стайки воробьев. – Он зло вывернул руку Шуфти, и разбойник, завопив от боли, упал на землю лицом. – Да, я слышал о сорокопутах, но слышал ли ты о Каарике Грозном? – Он кивнул Крату и его людям, они быстро раздели догола трех сорокопутов и прижали их к земле за плечи и ноги. – Я хочу, чтобы вы запомнили мое имя и бежали, как только услышите его, как и полагается добрым маленьким сорокопутам, – сказал ему Тан и снова кивнул Крату.

Тот взмахнул в воздухе кнутом погонщика рабов. Кнут был такой же, как и знаменитое орудие Расфера, сплетенное из дубленой кожи самца гиппопотама. Тан протянул руку к кнуту, и Крат неохотно отдал его командиру.

– Не печалься, погонщик рабов, – сказал ему Тан. – Придет и твой черед, Каарик Ассириец всегда первым пробует похлебку.

Тан взмахнул кнутом в воздухе, и тот просвистел, как крыло гуся в полете. Шуфти дернулся на земле, повернул голову и зашипел Тану:

– Ты сошел с ума, ассирийский буйвол! Разве ты не понимаешь, что я – князь сорокопутов? Ты не смеешь так поступать со мной! – Его обнаженную спину и ягодицы покрывали оспины.

Тан высоко поднял кнут и с маху опустил. Он оставил на спине Шуфти красный шрам толщиной с указательный палец. Разбойник дернулся всем телом от страшной боли и со свистом выдохнул воздух из легких, не успев даже закричать. Тан снова поднял кнут, а затем тщательно наложил еще один рубец рядом с первым. Рубцы нигде не соприкасались. На этот раз Шуфти наполнил легкие воздухом и издал хриплый рев, как попавший в яму буйвол. Тан не обращал внимания на его попытки освободиться и возмущенный рев и продолжал спокойно работать, накладывая один рубец за другим, как будто ткал ковер.

Когда закончил, ноги, ягодицы и спину жертвы покрывала ровная решетка горящих рубцов. Ни один из них не пересек соседний шрам. Кожа осталась целой, на ней не выступило ни единой капли крови. Шуфти давно уже перестал дергаться и кричать. Лежал на земле, и хриплое дыхание поднимало облачка пыли у его губ.