Гостья

– Мне бывает отвратительно, когда я ощущаю естественные потребности, – с достоинством отвечала Ксавьер.

Выйдя из такси, они поднялись по лестнице.

– Доброго вечера. – Ксавьер толкнула свою дверь, не подав руки. Пьер и Франсуаза поднялись еще на этаж. В кабинете Пьера сейчас все было вверх дном, и он каждый день ночевал у Франсуазы.

– Я думала, что вы опять поссоритесь, когда она отказалась коснуться твоей руки, – призналась Франсуаза.

Пьер сел на край кровати.

– Я решил, что она опять проявляет притворную сдержанность, и это меня раздосадовало, – ответил он. – Но, если подумать, это скорее исходило из доброго чувства; ей не хотелось, чтобы считали игрой пакт, который она восприняла всерьез.

– Это и в самом деле на нее похоже, – сказала Франсуаза; она ощущала во рту какой-то странный, беспокойный привкус, который никак не хотел исчезать.

– Какая чертовская гордыня, – сказал Пьер, – вначале она была вполне благосклонна ко мне, но как только я позволил себе намек на критику, она меня возненавидела.

– Ты предоставил ей такие прекрасные объяснения, – заметила Франсуаза. – Это из вежливости?

– О! Ей было о чем подумать в этот вечер, – отвечал Пьер. Он умолк, погрузившись в раздумья. Что происходило в его голове? Его лицо было чересчур знакомо Франсуазе и уже ни о чем не говорило. Довольно было протянуть руку, чтобы его коснуться, однако сама эта близость делала его невидимым, о нем ничего нельзя было подумать. Не было даже имени, чтоб его обозначить. Франсуаза называла его Пьер или Лабрус, лишь говоря о нем другим людям. Рядом с ним или про себя она никак его не называла. Он был ей столь же близок, как и она сама, и столь же непознаваем. О чужом она, по крайней мере, могла составить себе представление.

– В итоге чего ты хочешь от нее? – спросила она.

– По правде говоря, сам задаюсь вопросом, – ответил Пьер. – Это не Канзетти, от нее нельзя ждать интрижки. А чтобы завести с ней роман, пришлось бы взять на себя серьезные обязательства, а у меня нет на это ни времени, ни желания.

– А почему нет желания? – спросила Франсуаза. Какая нелепость эта мимолетная тревога, пронзившая ее. Ведь они говорили друг другу все, ничего не утаивая.

– Это сложно, – отвечал Пьер, – меня это заранее утомляет. Впрочем, в ней есть что-то детское, меня это слегка раздражает. От нее еще попахивает молоком. Мне хотелось бы, чтобы она относилась ко мне без ненависти, чтобы мы могли иногда поговорить.

– Это, я думаю, обеспечено, – отозвалась Франсуаза.

Пьер взглянул на нее в нерешительности.

– Тебе не будет неприятно, если я предложу ей личные отношения со мной?

– Конечно нет, – сказала Франсуаза. – Почему?

– Не знаю, мне что-то такое показалось. Ты дорожишь ею, тебе, возможно, хотелось бы быть единственной в ее жизни.

– Ты прекрасно знаешь, что она скорее обременяет меня, – возразила Франсуаза.