Сборник объединяет произведения популярных авторов прошлого века, активно печатавшихся в журналах «Московский наблюдатель», «Библиотека для чтения», «Отечественные записки», «Современник». В книгу вошли «Сказание об Ольге» З. А. Волконской, «Угол» Н. А. Дуровой, «Суд света» Е. А. Ган, «Дача на Петергофской дороге» М. С. Жуковой, «Хозяйка» Е. В. Кологривовой, «Переписка» Ю. В. Жадовской, «Степная барышня» А. Я. Панаевой. «Из провинциальной галереи портретов» Н. С. Соханской. Произведения отмечены яркой творческой индивидуальностью; большинство из них в наше время не переиздавалось.
Дача на Петергофской дороге
Проза русских писательниц первой половины XIX века
© Составление, вступительная статья, примечания, художественное оформление, издательство «Современник», 1986.
Сборник произведений женщин-писательниц — чем обусловлен такой замысел? Оправдан ли избранный здесь подход к возрождению некоторых забытых сторон отечественной культуры? Неудивительно услышать подобные вопросы от современного читателя, с молоком матери впитавшего дух равноправия социалистического общества. Но путь к настоящему — социальному, духовному, творческому — равноправию женщины был долог, непрям и суров.
Представленные в сборнике имена — яркие вехи на этом пути. Их объединяет не только страна, не только время жизни и творчества, не только литературное направление, но и общность социального мироощущения. Это неспособность мириться с рабским, униженным положением женщины в самодержавной крепостнической России.
Здесь собраны широко известные современникам произведения писательниц, заявивших свое право на творчество в ту пору, когда для подавляющего большинства и так называемых «простых» и образованных людей в России эрудированная, социально активная женщина казалась явлением неестественным. Укрывшись под псевдонимом Рахманный, третьеразрядный беллетрист Н. Н. Веревкин опубликовал в 1837 году в «Библиотеке для чтения» опус, содержащий, в частности, такие пассажи: «Женщина, пляшущая на канате, женщина, подымающая тяжести, женщина-амазонка, женщина, играющая на скрипке, женщина, прежде тридцати пяти лет нюхающая табак, женщина, бьющая мужа, наконец, женщина-писательница… — возбудив сперва любопытство, производит потом действие глубокого отвращения. И оно натурально. В этих женщинах нет естественности… Их ли маленьким, огненным шаловливым головкам опровергать теории электричества; выкладывать квадратуру круга; читать лекции о ботанике, черепословии и государственном кредите или развращаться, сочиняя нравственные романы?..» Велик ли спрос с третьестепенного писателя? — можно заметить ныне, — это только стремление сказать нечто «позабористей», произвести впечатление экстравагантностью суждений. Нет, дело обстояло много сложнее. Укоренившиеся взгляды на общественное предназначение женщины разделяли и многие лучшие люди своего времени. Кто не помнит пушкинских строк:
Легкая ирония этого изящного признания не должна вводить в заблуждение — за ней искренняя убежденность в том, что словесность — не женское дело. Не иронией, а сарказмом проникнуты слова великого поэта о «семинаристе в желтой шали иль академике в чепце». Именно на эти строки опирается, их приводит в пример В. Г. Белинский в своем раннем критическом отзыве на попытки писательниц утвердиться в литературе. Здесь будущий страстный борец за женское равноправие пишет: «Женщина должна любить искусства, но любить их для наслаждения, а не для того, чтоб самой быть художником. Нет, никогда женщина-автор не может ни любить, ни быть женою и матерью».[1]
Таким был общественный фон, уровень господствующих взглядов, когда за признание своего человеческого и творческого равноправия выступили женщины-писательницы, что называется, с пером наперевес. Утверждение женщин-писательниц в литературном процессе в 30-е годы XIX века вызвало бурный общественный резонанс, долгие годы не прекращавшиеся сшибки мнений, полемику, обнаружившую поначалу не очевидный социально-политический смысл. Это были дебаты не только и не столько о достоинствах конкретных произведений — это был спор о месте женщины в обществе, о проблемах женского равноправия, о гражданской, умственной, творческой полноценности половины рода человеческого.
Выход на страницы широкочитаемых журналов плеяды писательниц романтического направления, содержание их произведений сделало отчетливо наглядным существование в России «женского вопроса», который бурно обсуждался затем почти в течение века и был решен лишь Октябрьской социалистической революцией. Повести, представленные в этой книге, созданы как бы на одном дыхании, одушевлены общим пафосом. Это тем более примечательно, что собранные здесь авторы далеко не все лично знали друг друга или имели творческие контакты. Их разделяли сословные различия, степень родовитости, знатности, богатства.
Тем более удивительна общность их творческого одухотворения. Впрочем, удивительна ли? Участь женщины в России имела много сходства в любом из сословий. Социальную неполноценность женщины утверждал свод законов Российской империи, где, к примеру, крестьян исчисляли лишь душами «мужеска полу». Интеллектуальное неравноправие женщины укореняла вся система образования в «просвещенном» государстве, где почти до конца XIX века высшее образование для девушек оставалось «табу». Ущербность женщины настойчиво утверждала религиозная идеология.
А вековые традиции семейного уклада довершали многослойный гнет унижения и закабаления. В. Г. Белинский так писал об этом: «Получая воспитание хуже, чем жалкое и ничтожное, хуже, чем превратное и неестественное, скованные по рукам и по ногам железным деспотизмом варварских обычаев и приличий, жертвы чуждой безусловной власти всю жизнь свою, до замужества рабы родителей, после замужества —
Есть много видов социального протеста, не дорастающих до стадии революционности, но готовящих для нее почву, расшатывающих до поры незыблемые устои. Высокий пример борьбы за равноправие — подвиг жен декабристов, уехавших в Сибирь за обреченными на каторгу мужьями.
Это был гордый и дерзкий вызов существующему укладу. Социально неравноправные женщины делали самостоятельный выбор, следовали своему пониманию любви, верности и долга вопреки запретам семьи, угрозам самодержавной власти. Свободолюбие и самоотверженность — такой женский облик стал ориентиром для многих произведений первой половины XIX века.
И хотя А. С. Пушкин иронически отзывался о творческих возможностях женщин, он с подлинным восхищением отмечал именно талант, а не только образованность и красоту Зинаиды Волконской. «Царицей муз» называл он хозяйку литературного салона, автора многих музыкальных, поэтических и новеллистических произведений. Княгиня Зинаида публиковалась за рубежом и в России, собирала и изучала фольклор, с научной основательностью исследовала летописи и исторические документы. Ее избрали почетным членом Общества истории и древностей российских при Московском университете и Общества любителей российской словесности. Но не академика в чепце видел в этом случае А. С. Пушкин. Посвящая Зинаиде Волконской поэму «Цыганы», великий поэт нашел иные слова:
В 1836 году журнал «Московский наблюдатель» ознакомил публику с главами из эпопеи З. А. Волконской «Сказание об Ольге». Предварившая публикацию статья подписана инициалами М. П. По всей вероятности, это известный историк М. П. Погодин, постоянно сотрудничавший в журнале.
Содержание статьи подтверждает предположение, что автор ее профессиональный историк. Он пишет: «Все подробности основаны на глубоком, отчетливом и совестливом изучении всех источников, какие только предлагает история, как-то: источников славянских, норманнских, арабских и греческих. К этому присоединяется живое изучение характера русского народа, всех подробностей его простой жизни, поверий, предрассудков, обычаев, песен и языка. Можно сказать, что в этом сочинении нет ни одной черты, которая не оправдывалась бы изучением предмета».
Современный читатель такие черты, конечно, найдет. Но он убедится также в тонкости передачи национального колорита, в отточенности слога писательницы, спрессованности и динамике изложения. Эти качества выгодно отличают «Сказание об Ольге» от некоторых других повестей русских исторических писателей, таких, как «Роман и Ольга» А. Бестужева-Марлинского или «Адо» В. Кюхельбекера. «Сказание об Ольге» написано строже, сдержаннее, без издержек выспреннего стиля, хотя, несомненно, в русле романтической традиции.
Особо привлекает высокая степень исторической достоверности в изображении бытовых деталей, в неспешном развитии сюжета, в трактовке характера княгини Ольги, совпадающей в главном с оценкой образа древнерусскими летописями. Это тот уровень исторического мышления и его эстетического воплощения, который ничем не уступает уровню произведений первых признанных исторических романистов России — И. И. Лажечникова, М. Н. Загоскина. «Сказание об Ольге» примечательно тем, что воссоздает не только исторический фон, почерпнутый из русских летописей, но и этнографически достоверные штрихи бытового уклада далеких предков. Многие наблюдения почерпнуты из внимательного знакомства З. А. Волконской с фольклорными произведениями: былинами, историческими песнями, легендами, народными поверьями. Богатейший материал источников так органично вплетен в повествование, что дух седой старины буквально веет из его строк. Известный из летописей эпизод гибели князя Олега от укуса змеи, вдохновенно описанный А. С. Пушкиным, нашел в «Сказании» увлекательную прозаическую интерпретацию. Он описан настолько ярко и динамично, что делает читателя как бы очевидцем происходящего. Мастерство художника и осведомленность историка здесь удачно дополняют друг друга.
ebooksa