Нет, капризом, прихотью, случайностью в 50-е годы, в отличие от 30-х, уважающие себя издания уже не объясняли женское творчество. Уже многие десятки женщин начинали работать в журналистике и литературе стенографистками, переводчицами, корректорами, литературными редакторами. И, подобно А. Я. Панаевой, пробовать себя в творчестве.
Дискуссии протекали теперь не только в салонах и журналах, но на сходках, в кружках, университетах и семинариях, в массе разночинских семей.
Из «вопроса» социальная заинтересованность в судьбах женщин стала «движением» — нарастающей борьбой с неравноправным положением половины человечества. Это движение — неотъемлемый и значимый компонент развития революционных ситуаций 60-х, а впоследствии и 80-х годов.
Заключающее книгу произведение лишь косвенно передает напряженность наступившего времени уже потому, что действие в нем отнесено к концу XVIII века. И все же передает, потому что несет горячее слово в защиту достоинства женской личности. Здесь вновь тайный брак, вновь бегство от деспотизма главы семьи, сюжетно напоминающие повесть Н. Дуровой «Угол». Но как изменилась художественная трактовка сюжета! Насколько жизненней, рельефнее, сочнее выписана у Н. Соханской ситуация, полнокровнее действующие лица, убедительнее развитие конфликта. Русская литература вступила в пору расцвета реалистического метода. И наряду со всемирно известными его корифеями важную лепту в утверждение принципов «натуральной школы» внесли и малоизвестные ныне писатели и писательницы. Н. Соханская (псевдоним Кохановская) — одна из таковых. В пору выхода ее произведений «После обеда в гостях», «Кирилла Петров и Настасья Дмитровна», «Из провинциальной галереи портретов» критики писали: «Родник, откуда точится содержание повестей г-жи Кохановской… это — народная жизнь. В разбираемых повестях слышно не простое только знакомство с нею и не внешнее только сочувствие, но внутренняя близость к ней и положительное усвоение… Мы столько ценим этот новый прекрасный талант, что, признаемся, страшно дрожим за губительное действие внешних указаний и всякого авторского развлечения похвалой или осуждением»[15].
Сходные мнения о художественных достоинствах рецензируемых произведений писательницы высказали Д. И. Писарев и М. Е. Салтыков-Щедрин. Отмечены были и ноты идеализации патриархальной старины, мешающие глубине реалистического исследования.
Н. С. Соханская настороженно относилась и к похвале, и к осуждениям. Они не столько «развлекали» ее, как того опасался критик из «Русской беседы», сколько побуждали — в случае неубедительности — на резкий протест. Показательна полемика, вызванная недооценкой рецензентами фигуры Власа Никандровича, упреком в ее карикатурности. Писательница страстно возражала: «Влас Никандрович не карикатура, нет. Он вам и смешон немножко, и жалок. И вы можете пожалеть его. Он лучшее, что могло быть, лучший, хотя чрезвычайно тонкий и жалкий стебель той сорной нивы, которую обсеменял своей барской милостью Гаврила Михайлович. У Власа Никандровича все лучшие задатки человеческой природы, и это не его вина, а его безвинное горе, что жил он в такое время и в таком обществе, которое не знало людей, а знало только больших бар с их мелкими прихлебателями и приживателями и затем целый мир холопов… Нет, Влас Никандрович не карикатура, а он одна из тех личностей, на которые поэт такой глубокий, как Гоголь, мог смотреть сквозь видимый миру смех и незримые слезы»[16].
Мотив утверждения своего человеческого достоинства не меньше, чем защита своей любви, побуждает Анну Гавриловну к побегу от деспота-отца. Писательница искусно изображает тщету неправой силы, ущербность своевольного барства, лишь видимость его былого могущества.
Неудержимо рвутся на волю молодые силы, и нет таких оков прошлого, которых они не могли бы разбить. Таков глубинный смысл противостояния поколений и преодоления традиций публикуемого отрывка повести «Из провинциальной галереи портретов». Думается, таков и пафос всей книги.
Творчество представленных в книге авторов выразило настроения, побуждения множества современниц и предвосхитило дух искания и протеста множества последовательниц. Дух борьбы за права униженных, за освобождение от всяческого порабощения, за утверждение человеческого достоинства в каждом живущем на земле. Строки Ю. В. Жадовской уместно отнести ко всем негромким, но выразительным голосам, которые, забвенью вопреки, говорят с нами со страниц этой книги:
Месяц освещал низкую хижину варяга-перевозчика и зыбкие волны озера. — Наступила пора долгих ночей; давно отлетели в теплые края перелетные птицы, давно вороны и галки слетались стадами из лесов под кровли сельских хижин; снег, окрепший от мороза, хрустел под стопами конских копыт, а легкие сани, едва чертя след, летали.
Кончены работы; вот пора гаданья, игрищ и свадеб! Каждый день веселая толпа собиралась в просторнейшей хижине села. Там, на посиделках, молодцы затевали игры, молодицы пряли, пели, славили
Но проходило время, а не было слуху ни об Игоре, ни об Олеге. Старик не замечал грусти дочери. Она по-прежнему в точности исправляла все дела свои, говорила мало и скрывала тоску от его взоров. Но ее краски бежали с ланит, и слабый ее голос уже не пробуждал отголосков озера. Если, в угодность отцу, она затягивала иногда песнь об отъезде, то частое биение сердца захватывало ей дух, звуки замирали на устах ее. Так водопад, тяжелый, кипучий, шумно валит на камень, заглушая песни рыбака на берегу соседнем.
Снег блестит от солнца. Воздух ледян, воды недвижны, и казалось бы, что смерть все окутала в свой широкий белый саван, если б карканье ворон и крик галок не свидетельствовали еще о какой-то жизни.
Но кто ж возмутил безмолвие леса? Отчего вдруг посыпался снег с этих ветвей согбенных? Отчего заяц бросился в глубокий ров? — В сию глушь проникла юная дева. С трудом идет она по глыбам снега, где тонет ее нога, пробирается между густых ветвей, которых еще нс разнимала рука человеческая. Красноватый свет показался глазам ее. «Благословен Перун и Один!»{4} — сказала она, испустив долгий вздох, дотоле сжатый в груди сомнением и страхом; ускорила шаг, легко перескочила через забор, сложенный из набросанных корней сосновых, и очутилась перед старцем, сидевшим у большого огня. Борода его висела ледяными клочьями, и глаза, блестящие, как у волка в темном лесу, уставились на деву.
— Чего ты хочешь? Зачем пришла? — спросил он.
— За советом, дедушка, — отвечала она и вынула из-под пестрого передника кусок холста, ей самою тканного.
ebooksa